КАНДАГАР - 25 ЛЕТ СПУСТЯ
(ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК)
http://www.liveinternet.ru/ graf-4
Я приехал в Кандагар как представитель сопредельного государства. Ничего там за двадцать пять лет не изменилось. На первый взгляд. На самом деле изменилось отношение людей к нам. - Как вам живется? – спросил я у одного из бывших известных полевых командиров. - Воюем, – коротко ответил он. - Ну и как противник? – спросил я. - А, - махнул он рукой. – Это не мужчины. Они только знают – ракеты. Мужчины так не воюют. Сначала сто ракет, потом появляется один солдат. Ты выйди на поле! Один на один! Как мужчина! Покажи силу! Я тебе расскажу историю. Это было во время войны с шурави(советский военнослужащий в Афганистане). Нас было сто пятьдесят человек. Нам нужно было пройти в долину. На высоте по дороге засели шурави. Мы точно знали – их там пять человек. Мы вначале пошли напрямую. Застрочил пулемет. Мы в обход. Там тоже нас встречает пулемет. Мы с трех сторон к высоте. Так нас с трех сторон поливают пулеметным огнем. И так шесть дней! Шесть дней мы не можем прорваться в долину. Потеряли сто человек. Наконец, на седьмой день на высоте кончились патроны. Мы добираемся до высоты. Там пятеро молодых солдат. Каждому из них двадцати ещё нет. Голодные, - у них еда пять дней назад кончилась. Не пили двое суток. Еле держатся. А смотрят – волками! Готовы загрызть заживо! Я посмотрел на них, сказал: «Всё, шурави. Читайте молитву!». Клянусь всеми святыми – мы были готовы растерзать их на куски! И все пятеро сомкнулись, взялись за руки, и встали в ряд. Мужчины! Мы их накормили, напоили, завязали раны, на следующий день дали им в руки их оружие, и я сказал: «Шурави, я хотел бы, чтобы мои сыновья были такие же, как вы. А теперь идите». И они ушли. Но никто из них за всё время не оглянулся назад! Вот противник! А ты спрашиваешь – американцы…
Кадыгриб Александр Михайлович
Кандагарский госпиталь
Вертолет быстро набрал высоту. Салон вибрировал от размеренного гула двигателей. Мишка умиротворенно спит после обезболивающего укола. С "завистью" посматриваю на его спокойное лицо. Моя спина нестерпимо горит, словно кто-то поставил на нее раскаленный утюг. Ни сидеть, ни лежать не могу. Боль становилась все сильнее, нарастала волнообразно, захлестывая внезапными приступами, хотел, уже было стучать к пилотам, но передумал. Стиснув зубы, терпел, держался на грани крика. В другом случае, с удовольствием поглазел бы на город с высоты птичьего полета, а теперь мысленно умолял вертолетчиков о скорейшей посадке.
Полет длился не долго, не больше десяти минут. В аэропорту нас ожидала машина скорой армейской помощи - зеленый УАЗ. Два медбрата, быстро перегрузили Мишку все такого же обморочного, а мне пообещали сделать обезболивающий укол, но только ... в госпитале.
В хирургическом отделении Кандагарского гарнизонного госпиталя процесс приема раненых был отлажен до автоматизма. Моего товарища раздели, умыли и, поставив "систему" тут же повезли в операционную. Я остался в коридоре, ожидая кого-то из врачей в обществе молоденькой медсестры. Просил ее сделать обезболивающий укол, но опять зря. Тем временем "сестренка" привезла передвижную рентгеновскую установку и сделала снимки ран на спине. Я недоумевал по поводу отказа в просьбе что-то сделать с "пылающей" спиной. Единственное что мне сделали, - это замазали ее зеленкой и отвели в палату.
Первые часы пребывание в госпитале наслаждался прохладой, струящейся с кондиционеров. Боль постепенно утихла, но я мог лежать только на спине. Со временем начал возвращаться привычный голос и силы. В медсестры спросил за Мишку. Состояние его оставалось тяжелым. Из ее рассказа узнал, что правую ногу парню отрезали выше колена, а левую удалось сохранить, хотя и пришлось основательно ее заштопать. Хотелось увидеть его, поддержать и поговорить, но в реанимацию никого не пускали. Еще и еще прокручивал в памяти недавнее происшествие, искал фатальную ошибку, приведшую к трагедии. Реально, мы не могли найти такую мелкую и хорошо замаскированную вещь как самодельный фугас, потому что миноискатель на него не реагирует, а визуально он не приметен. Боеприпас, наверное, лежал там долго, следы минирования давно стерлись. Это был "сюрприз" аналогичный тому, на котором подорвался Славик М. два месяца назад.
Дня два я отлеживался и мало интересовался не только событиями, происходящими в госпитале, но и соседями по палате. Ни с кем не знакомился и не особо не общался. Каждый из присутствующих здесь ребят переживал собственные трудности, а они у подавляющего большинства были такие, что могли сломать "бывалых" мужиков не то, что девятнадцатилетних пацанов. Большинство бойцов имели тяжелые ранения: ампутации конечностей или страшные равные раны на теле, и каждый думал, как ему теперь жить?
Только на третий день пребывания в госпитале смог попасть к Мишке. Он понемногу возвращался к жизни. Что мог сказать товарищу в утешение? Радоваться с того, что он остался живой, хотя и стал калекой?!
*** В такой ситуации, пока человек сам еще не решил, как ему интерпретировать прошедшее событие, любые слова, выглядели излишними. Конечно, жизнью нужно дорожить, и когда остался живой, то уже хорошо, но юношеский максимализм не признавал компромиссов: или все, или ничего.
Мы понимались друг друга без лишних сантиментов. На первом плане в разговоре стояло самочувствие. За будущее старались не вспоминать. Обычный разговор, где более важны не слова, а присутствие товарища, его моральная поддержка, и сочувствие - не обязательно. Второй боец из моего взвода за эту весну при подрыве на мине терял ногу. Вдобавок к этому несчастью, его вторая нога имела значительные повреждения. Требовалось длительное лечение и восстановление здоровья. На четвертый день из "Союза" прилетел санитарный самолет, забравший большинство тяжелораненых. Отправили и Мишку. Мы прощались, зная, что больше никогда не увидимся.
*** Из тех парней, кого сейчас загружали в самолет, сюда уже никто не вернулся, а замена им пришла только по окончании сроков службы этих бойцов. Большинство из них комиссовали и отправили по домам, некоторые - остались дослуживать в "союзных" частях округа.
Однако, несмотря на регулярные рейсы самолета, кровати, в госпитале долго не пустовали. Рейд продолжался, а значит, каждый день появлялись новые жертвы войны.
В этот же день вечером, весь медперсонал хирургического отделения срочно вызывали в корпус: вертолет привез большую группу раненых бойцов. Далеко за полночь продолжались операции. По коридору сновали медсестры и гремели каталки, нагруженные разорванными и искалеченными телами парней. Хирургический конвейер "латания" и "пошива" людских тел работал без устали.
Наутро, на соседней кровати, которая освободилась накануне, появился новый сосед. Мы познакомились и повели неспешные беседы о службе.
*** К сожалению, не помню ни его имени, ни фамилии. Только знаю, что служил он в одной из рот 2 батальона. Это его рассказ о рейде.
Мы прочесывали "зеленку" в районе Пассаба вместе с афганскими подразделениями. "Отработав" очередной кишлак, остановились на отдых под дувалом в тени могучих шелковиц. Приятная прохлада разморила, мы расслабились, разлеглись под деревьями и возле арыка. В это время, наша артиллерия и танки открыли огонь по цели, которая находилась значительно дальше, впереди нашей позиции. Очевидно, какая-то из мотострелковых рот попросила о помощи. Внезапно над нашими головами произошел взрыв и на нас, и афганцев, которые расположились рядом, градом засвистели осколки. Почти одновременно с взрывом почувствовал несильный удар по ноге, но, не обращая внимания на это, поддавшись общей панике, побежал к ближайшему домику, в надежде спрятаться там от обстрела (тогда еще не догадывался, откуда этот взрыв и думал, что это "духи" вычислили нас и стреляют из минометов). Когда бежал, почувствовал, что припадаю на ногу, будто бы она стала немного короче и уже, как присел за стенкой, заметил цепочка крови, протянувшуюся за мной. Здесь же почувствовала жгучую боль в ноге, от которой едва не потерял сознание. Опомнившись, заметил, что осколком пяту на левой ноге "срезало", словно ножом. Товарищам досталось не меньше: одному перебило руку выше локтя, другому - ногу выше колени. Тела многих буквально изорвало металлом. Еще больше пострадали афганцы. Троих из них убило осколками, двух - серьезно ранило. Место недавнего привала напоминало бойню: на дувалах и на земле валяются куски человеческого тела, торчат обрывки одежды, и обмундирования все вокруг обильно полито кровью.
Результат взрыва боеприпаса был поразителен - сразу десяток жертв с чудовищными повреждениями органов и конечностей. Не понимал, что же могло так рвануть, потому что ничего похожего раньше не видел, хотя прослужил уже больше года и побывал во многих переделках. Уже лежа на носилках, узнал, что это взорвался... танковый снаряд, который "случайно" попал в дерево.
Трое раненых лежали в одной палате, и я мог собственными глазами убедиться, какие страшные раны наносят большие осколки. Грустная и трагическая история. Девять испорченных жизней из-за "ошибки" танкиста. Хотя, и ошибкой это назвать нельзя. Кто знал, что на пути снаряда окажется дерево, а под ним - солдаты? Непредсказуемые лики войны.
Результаты рентгена меня обнадежили: больших осколков металла в теле не обнаружено, "всего только" ожог на треть спины, ушиб легких и несколько глубоких ран прожженных в мягких тканях взрывчатым веществом. Даная информация немного успокоила, но не вся: от сильного удара часть правой половины легких имела заметные механические повреждения. Поэтому меня не отправили в санчасть при бригаде, а оставили здесь. Раны на спине взялась коркой, правая рука заживала и обретала прежнею чувствительность и подвижность.
В столовую при отделении ходили только те ребята, кто мог передвигаться. Но и они имели такие ранения, по сравнению с которыми, мое выглядело, если не пустяковым, то уж не серьезным точно. Остальным, лежачим, еду носили в палаты товарищи или медсестры, некоторых приходилось даже кормить. Я, будто в полынью, провалился в бездонное море человеческого горя, которое никого не могло оставить равнодушным.
Мое физическое состояние через несколько дней после ранения позволяло спокойно читать и выходить "на выгул" в беседку возле корпуса. Контингент в ней собирался разный: кто то "выползал" на костылях; некоторых (с перебинтованными ногами) выносили соседи по палате; а те, что уже выздоравливали, приходили сюда сами, покурить или узнать последние новости от посетителей из подразделений. Но жара не давала возможность долго находиться вне помещения. До +50 на улице резко контрастировали с +25 в палатах, где на всю мощность работали кондиционеры. Перепад температур при выходе из помещения был настолько поразительным, что первые секунды замирало дыхание и в первый момент распеченный воздух словно "обжигал" легкие и тело.
Но самыми "счастливыми больными" чувствовали себя ребята, которым ранения позволяли купаться в местном бассейне возле барака. С завистью наблюдал за офицерами госпиталя и солдатами, плескавшимися в крошечном резервуаре. Ожидал, когда раны заживут и мне тоже позволят погрузиться в прохладную воду бассейна.
*** Проблемы быта в части стояли очень остро. На многих пустынных заставах вообще негде было помыться, кроме как в импровизированных чехлах из-под РДВ. И даже в бригаде для солдат работали только летние души. С того времени, как прибыл сюда, купаться приходилось всего несколько раз. Поэтому крошечная баня, арык или бассейн, считались в подразделениях настоящим богатством. Ими гордились, они вызывали хорошую зависть в других гарнизонах.
В один из дней в госпиталь привезли женщину-афганку, ставшую стала ...Читать дальше »
Имамбаев Акмаль Абдукаримович
Кандагарское танкоралли Об авторе: Родился в Калуге. Вырос в Ташкенте. В 1976 г. окончил Московское СВУ. В 1980 - Ташкентское ВОКУ им. Ленина. 1980 - 1982 - служба в Афганистане, 70 ОМСБр, Кандагар, командир разведвзвода. После Афганистана служил в частях центрального подчинения на территории ТуркВО. В 2001 г. уволился в запас из ВС Узбекистана в звании полковника..
Даты жизни: 13.12.1958 -- 14.10.2012
Дороги Афганистана. Сколько их было пройдено Советскими солдатами на броне и пешком в период пребывания ограниченного контингента в этой стране? Может ли кто-нибудь подсчитать? Сколько километров намотано на гусеницы и колеса боевой техники, сколько было пройдено транспортными колонами, сколько солдатских сапог было истоптано в горах и пустынях? Вел ли кто-нибудь такой учет?
* * *
Бригадная колонна, натружено гудя и чадя несгоревшим бензином и солярой, неспешно, как ленивая, жирная зеленая гусеница, ползла по черной ленте бетонки Кандагар - Гиришк. Возглавлял ее танк с гордо поднятой пушкой, напоминающей один из усов этой гусеницы. После танка, недовольно пофыркивая, двигалась мотострелковая рота на БТРах. После рейда на Мукур комбриг не ставил в разведдозор БМП и БМД из-за тяжелых последствий их подрывов на минах. Вот и сейчас разведчики шли в колонне вместе со штабом Бригады, а десантно-штурмовой батальон заменил мотострелков на охране аэродрома "Ариана"
Леха сидел на своем командирском месте и, облокотившись на башню, лениво считал придорожные столбы. На третьем или четвертом десятке сбивался и начинал снова. Опять сбивался и опять начинал сначала. Скучно. Скучно и жарко. А еще очень хочется холодной воды, но холодной - нет. Есть только теплая, противно пахнущая хлоркой во фляге. Даже испытанный способ - облить чехол и подвесить флягу под встречный ветер не помогало. Потому, что очень жарко. Хоть на улице уже был октябрь, здесь, на "югах" знойное лето не уступало своих прав. Да и с пустыни непрерывно дул горячий иссушающий ветер. А пустыня - она вот, рукой подать, краснеет слева по ходу колонны.
Оглянувшись, он увидел длинный хвост этой зеленой гусеницы, скрывающийся за плавным изгибом Нагаханского поворота. Бойцы в десанте лениво крутили головами, наблюдая за безжизненным пейзажем. Спать нельзя, даже если монотонная езда и духота свинцовой тяжестью опускают веки. Леха повернул голову направо и продолжил счет придорожных столбиков. "Интересно, какое расстояние между ними здесь, в Афганистане? У нас - 25 метров. А здесь они что-то часто стоят, - думал Леха. - И народу - никого. Хотя нет, вон какой-то мужик с лопатой из ямы вылезает. Стоп, да ведь это гранатометчик, вон еще один. К Бою!" Леха нырнул в машину и стал докладывать по рации
- Я "Забой", справа 300 гранатометчики, уничтожаю. Наводчик, справа гранатометчики - ОГОНЬ! - скороговоркой прокричал Леха и, прихватив за цевье автомат высунулся из люка. Первый выстрел прошел перед штабной "Чайкой", заставив ее водителя резко затормозить. Тут же бухнул выстрел пушки Лехиной БМП и затрещали пулеметы. Второй гранатометчик скрылся в яме, но через несколько секунд снова вылез и выстрелил по колонне. На этот раз граната угодила в колесо БТРа.
Что тут началось! Еще несколько минут назад пустой эфир "взорвался" командами, докладами, все перебивали друг-друга, словно очнулись после дремоты и стремились показать свое служебное рвение. Один из комбатов перепутав батальонную волну с бригадной, стал отдавать распоряжения своим командирам рот. Рявкали пушки БМП, посылая снаряд за снарядом в облако пыли на месте ямы, лупили крупнокалиберные пулеметы, солдаты с брони стреляли из автоматов. Прекратил всю эту суету грозный рык комбрига - Прекратить огонь! Всем молчать! Говорю один я! "Забой", выдвинуться к месту засады, вправо, к бою!
Леха увидел, что от командирской "чайки" в его сторону бежит начальник разведки майор Рыбов.
- Так, сейчас к тебе подойдет Галимов со взводом и вперед на проческу, - скороговоркой произнес начальник разведки.
Галимов Николай - командир танкового взвода, выпускник Казанского танкового, светловолосый крепыш из "крещеных татар", балагур и весельчак, был любимцем комбрига за смелость, решительность и бесшабашность. Всеобщее признание он завоевал в первой Тиринкотской операции, когда, попав своим танком в "волчью яму" на узкой горной дороге, пропустил через свой танк свою роту и мотострелковый батальон, продолжая вести огонь и не давая духам возможности атаковать колону. За это его представили к высокому званию Героя СССР, но банальный конфликт с зампотехом не позволил получить его. В результате Николай получил орден Ленина.
Леха со взводом съехал с дорожной насыпи и, развернувшись в цепь, спешив десант двинулся к месту, откуда вели огонь гранатометчики. Танкистов не было, видимо застряли в колоне. Рокот танковых двигателей Леха слышал в конце колоны и не стал ждать их подхода. Перебежками разведчики приблизились к месту засады. Оказалось, что это обыкновенный кяриз, цепочка которых шла вдоль гор. Во так и воевали духи, следили за продвижением колоны, отсиживаясь в кяризах, проходы в которых они знали с детства, а в нужный момент выскакивали из них, как черт из табакерки и, сделав несколько пусков гранат, снова уходили под землю. Все подземные ходы они знали с детства, постоянно занимаясь ремонтом этого ирригационного сооружения, расчищая неизбежные в этих случаях обвалы и прокладывая новые ходы для водоснабжения новых участков. Среди афганцев были свои "мирабы", распределители воды, ведь эта живительная влага тоже стоила денег и местные баи, владевшие землей и водой и финансировавшие обслуживание, ремонт и строительство кяризных систем втридорога получали плату за каждый свой вложенный афгани.
Бросив в этот кяриз несколько гранат и "проверив" таким же образом по два слева и справа, Леха понял, что искать гранатометчиков надо километром выше или ниже.
- Ушли, с...ки, даже фотографию не оставили,- произнес запыхавшийся сержант Гурьев.
- Надо в кяриз спуститься, осмотреть,- "вслух" подумал Леха. Не дожидаясь приказа, легкий, как пушинка солдат-переводчик Норов буквально змеей пролез в лаз кяриза. Раздалось несколько автоматных очередей и Норов вылез из соседнего спуска, держа в руках гранатомет.
- Он раненый был, вот, забрал, - переводя дыхание сказал Норов.
- Ну, тебе орден, комбриг гарантирует. За гранатомет - сам Бог велел.
- Спасибо, товарищ лейтенант, лучше дембель вовремя...
Леха доложил по рации результаты осмотра и получил приказ двигаться в боковом дозоре, на расстоянии прямой видимости основной колоны, вместе с танковым взводом Галимова. Задача ясна, как ясный пень. Если опять обстрел - зайти с фланга и уничтожить противника.
За то непродолжительное время, проведенное в бригаде, Леха уже вполне освоился в должности командира разведвзвода. Действовать приходилось в основном самостоятельно, ввиду того, что роту постоянно дробили на две части. Один взвод постоянно был задействован в качестве досмотровой группы на разведоблетах по Регистану, другой - либо в засадах, либо в рейдах. Потом взвода менялись задачами. Несколько выездов и вылетов с ним ходил командир роты, но, увидев способность "молодого" действовать самостоятельно, а главное предвкушая предстоящую замену, "лег на сохранение". Да он особенно и не возражал, мужики во взводе были отличные, обстрелянные, досконально знающие свою задачу в различных видах боевой работы. С ними Леха уже сходил в рейд на Панджвайи, на Мукур и несколько раз посидел в засадах в пустыне Регистан. Коллектив тоже присматривался в новому взводному, оценивая его достоинства и недостатки, устраивая проверки "на вшивость".
Во время рейда на Панджвайи взвод вернулся из засады на КП Бригады, Леха пошел на доклад и сразу же получил новую задачу - блокировать один из путей отхода духов к руслу Дори. Леха дал команду запастись продуктами, боеприпасами, водой, одновременно позавтракать и пообедать на ПХД и быть готовыми к выполнению задачи. В это время он, оформив все заявки и накладные, сидел в оперативном отделении и наносил обстановку на свою карту, выслушивал инструктаж начальника разведки, оформлял донесение в политотдел и делал еще кучу важных, как считало армейское руководство дел. Закончив все это, Леха вернулся к взводу, подгоняемый комбригом и начальником штаба как можно быстрее занять свою позицию на временном блоке. Запрыгнув на броню, он запросил готовность других машин к маршу и, получив утвердительный ответ, начал выдвижение на "точку". По ТПУ поинтересовался у наводчика, пообедали ли они? Ответ был утвердительный, но на следующий вопрос, где его пайка, ответом была его хитрая физиономия сына эстонского народа озвученная словами: - А мы думали Вы там пообедали...
Следующие два дня все сидели на сухпайке, носили воду за километр на все три машины, без винограда и других "деликатесов", которые можно иметь только в рейдах. На третий день замкомвзвода Игорь Гурьев подошел к Лехе и сказал: - Товарищ лейтенант, все понятно, мы проверяли, что сделает наш командир: проглотит эту "пилюлю", будет ругаться, топать ногами или предпримет другие меры?
Конечно, сидеть на сухпайке, разогревая его на солярке, носить на себе воду и боеприпасы за километр - тяжело, особенно учитывая постоянную нагрузку. Но воинский коллектив - это своеобразная семья, где каждый знает свою задачу, кто, что и к...Читать дальше »
Голиков Анатолий
Последний переход
Уже пошли пятые сутки, как батальон пересек границу СССР, и сегодня нам предстоит, миновав Кандагар, прибыть в расположение 70-й бригады. Прибыть на место своей будущей службы...
Из лагеря, который располагается в пустыне, выезжаем рано утром.
Судя по ясному и солнечному утру, день обещает быть замечательным. Ярко светит солнце. Поступила команда спрятаться всем внутрь машин, закрыть люки и не высовываться. Поэтому сидим внутри БТРов и пытаемся рассмотреть мелькаюие мимо окрестности, кто как может. Водителям и тем, кто сидит на командирских сиденьях, повезло больше всего - они могут рассматривать открывающиеся их взорам картины и виды через панораму лобовых стёкол. Тем же, кто сидит в десантных отделениях, приходится довольствоваться тем, что удаётся разглядеть в боковые лючки для стрельбы. Стрелять, кстати, нельзя. Всех предупредили заранее, чтобы ни при каких условиях огня не открывать. Самодеятельности пока никакой нет. Никто стрелять не решается даже из баловства. Какое уж тут баловство! Похоже, начинается настоящая война... Пока ещё не стало привычным палить во все стороны, не заботясь о последствиях. Это потом, спустя много месяцев придёт желание, а следом и механическая привычка стрелять постоянно в каждое дерево, растущее у дороги, в каждую запушившуюся цветами рощицу, в каждый стелющийся вдоль дороги виноградник, в каждый подозрительный проём в полуразвалившейся хибаре, выглядывающей из гущи леса. И не важно будет уже, существует ли при этом опасность поранить или, не дай бог, убить человека. Причём, возможно, совершенно невиновного человека. На войне - как на войне. Каждый выживает по-своему и защищает прежде всего себя самого, и делает это так, как может, как умеет. Да и вообще...
Catch as catch can...
Сидеть внутри десантных отделений тесновато. Отчасти потому, что само по себе пространство не располагает к большому комфорту, скорее настраивает на выполнение боевой задачи. А отчасти ещё и потому, что согласно поступившему распоряжению, мы должны быть облачены в каски и бронежилеты в течение всего времени, пока будем двигаться через Кандагар. И это при том, что на полигоне в Геок-Тепе, во время учебно-тренировочных выездов, мы уже лихо разъезжали верхом на броне, как заправские вояки. Разумеется, без бронежилетов, касок и прочей ерунды. Но сейчас мы экипированы с ног до головы, и видимо так того требуют какие-то, возможно, неизвестные нам, солдатам четвёртого батальона, обстоятельства.
А ведь ещё совсем недавно я бы не поверил тому, кто сказал бы мне, что те лихие трюки, которые мы проделывали на полигоне по собственной инициативе, за игрой и весельем осваивая вверенную нам технику, здесь, на этой дороге я буду вспоминать с благодарностью. Потому что, возможно, именно они спасут мне жизнь.
Как всё-таки интересно порой устроена жизнь. Настолько интересно, что кажется, будто и впрямь порой есть предвиденье того, что нас ожидает. И это предвиденье витает над нами. Надо только прислушиваться к тому, что говорит нам наше внутреннее "я". Порой оно делает это совсем незаметно, нетребовательно и ненавязчиво склоняя нас к тому, чтобы мы сделали свой выбор. Настолько ненавязчиво, что кажется, будто ни о каком выборе и речь не идёт. Просто, появилось вдруг желание пройти мимо чего-то или не сделать что-то. И вдруг, гораздо позже выясняется, что то, что было не сделано - сохранило тебе руку. Или ногу. Или жизнь. Или сохранило жизнь твоему товарищу.
На войне часто такое случается. Ты не поднимаешь с земли банку из-под кока-колы, которая была заминирована; ты не заглядываешь в арык или не сворачиваешь во двор дома, в котором затаился и поджидает тебя враг; ты проходишь в миллиметре от шляпки гвоздя, который уходит глубоко под землю и там своим остриём нацеливается на капсуль смертоносного заряда; ты весело перепрыгиваешь через пирамидки из камней, даже не задумываясь о том, что именно эти пирамидки указывают то место, где тебя поджидает смерть. И чем чаще такое случается, тем острее начинаешь чувствовать это своё "я", которое бережёт тебя здесь, на этой земле. И все говорят в такие моменты, что тебе просто повезло и на твою долю, как туз из колоды, выпал счастливый случай. Кто-то добавляет, что счастливый случай смог стать таковым благодаря тому, что тебе было ниспослано провидение. Совсем немногие могут при этом объяснить, как это провидение было послано тебе твоим ангелом-хранителем. И лишь единицы добавят, что твой ангел-хранитель - это ты сам, твоё собственное "я".
Итак, на нас одеты бронежилеты и каски. Приказ есть приказ. Сейчас мы с земляком Володей и ещё двумя парнями едем в десантном отделении. Не знаю, какие ощущения испытывают ребята в ротах, где на одну бронемашину приходится куда больше народу, чем в нашем взводе. У нас в десантном отделении достаточно свободно. Можно смотреть то в один лючок, то в другой. А ещё можно через спину того, кто едет на командирском сиденье, попытаться разглядеть то, что делается впереди, по ходу движения колонны. Когда надоедает высматривать местные достопримечательности, я закрываю глаза, и качаясь в такт движению машины, наслаждаюсь внутренними ощущениями. Страха нет. Какой может быть страх у того, кто ещё никогда не сталкивался с войной...
Страх вообще понятие растяжимое. Когда мы были на полигоне в Туркмении, и Серёга-белорус попал мне в шею осколком пули, мне совершенно не было страшно. Наоборот, я даже испытал какое-то любопытство и нездоровый околонаучный интерес, к тому, что со мной будет в следующую минуту, после того, как я увидел, что в костёр, над которым я склонился, падают капли крови. Не стало страшно и тогда, когда понял, что это моя собственная кровь стекает по моей шее. Не испытал я страха и когда провёл полотенцем по шее и оно всё окрасилось в красный цвет. Только немой вопрос высветился на секунду в сознании "Убит?" и тут же пропал. Это был испуг, но не страх. Страх не успел родиться из испуга. Слишком мало времени прошло. Слишком мала была рана. Слишком мала была боль. Впрочем, рана, и вправду, была совсем пустяшная и боли я даже не чувствовал. А вот страх я всё-таки испытал. Испытал я его тогда, когда вдруг рядом с нашим небольшим бивуаком на полтора пехотного отделения во главе с товарищем прапорщиком остановился бронетранспортёр, на котором сидело всё наше батальонное начальство. И комбат спросил меня, почему у меня полотенце в крови. Пришлось тут же придумывать что-то насчёт того, что во время отработки оперативно-тактических действий я упал с горы, в результате чего расшиб себе нос. Да, иной раз подставить своего товарища страшнее, чем самому сдаться в плен врагу...
А осколок от пули вышел у меня как раз в тот день, когда мы приехали в Бригаду, и я стал мыть шею, подставляя руки под струю воды, льющейся из толстого резинового шланга. Когда рука в очередной раз скользила по шее, сдирая с неё толстый слой грязи и пыли, я почувствовал, что по пальцам что-то царапнуло в районе раны. Я непроизвольно дёрнул за острый краешек, думая, что это всего лишь засохшая кровяная корка, и у меня в руке засверкал кусочек металла. Скажете, опять совпадение? Я не стал сохранять его на память или в качестве талисмана. Я и так всё понял...
Как я уже и сказал, с лагеря снялись очень рано, когда было ещё прохладно. Потом долго стояли в пустыне, и ждали, когда нас пустят на шоссе. Иногда открывали люки, вылезали, смотрели по сторонам. Кто-то вылезал через боковые люки. По нужде и просто ноги размять. Кто-то от такого ничегонеделанья уже дремал, кто-то из молодых откровенно спал. В конце концов, выбрались на бетонку. Задолго до того по команде заранее залезли в бронетранспортёр и заперли люки. Но бронетранспортёр ещё долго качался на ухабах, медленно в общей колонне выбираясь на дорогу. Время шло медленно; казалось, это не кончится никогда; минуты тянулись очень утомительно. Стало припекать солнце, и воздух внутри машины тоже стал нагреваться. Уже становилось не только тепло, но и душно. В нашей машине офицеров не было, поэтому мой сосед ослабил замок на верхнем десантном люке, и оттуда стали врываться струи воздуха. Правда, вместе с воздухом, внутрь машины стали влетать и клубы пыли. Всё внутреннее пространство машины сразу заполнилось удушливой взвесью. Пришлось закрыть люк и затянуть задвижку потуже.
Момент, когда наш бронник выбрался на бетонную полосу дороги, почувствовали по характерному завыванию двигателя и тому, как задрался нос бронемашины. Стало, понятно, что карабкаемся на дорожную насыпь. Последовал толчок, другой, наш броневичок выпрямился и тут же начал набирать скорость.
Справа замелькали низкие земляные строения и заборы какого-то кишлака. Потом в лобовые стёкла стало видно, что дорога впереди как будто теряется в зелёнке. Но когда доехали до самых густых зарослей, дорога сделала неожиданный поворот вправо. В этом месте, кстати, от шоссе отходила грунтовая дорога, и в этот момент у меня в голове успел возникнуть вопрос, как же водитель сообразит, в какую именно сторону и по какой дороге ему ехать. Хорошо, что нашего водителя не мучили такие сложные вопросы. Впрочем, ошибиться было бы трудно. Машины неслись по гладкой, раскалённой и блещущей на солнце бетонной поверхности, как по зеркалу. Одна за одной. Как цепочка нанизанных на одну нить бусин. И каждый водитель видел впереди себя предыдущий БТР. А в раскалённой воздухе, стелющемся вдоль дороги, друг за другом неслись отражения наших бронетранспортёров. Так что свернуть куда-либо "налево" в той ситуации было трудно... Потом мы узнаем, что это место называется Нагаханский поворот, одно из самых опасных мест на бетонке, и именно здесь начинается страшный и опасный путь через Кандагарскую зелёнку, который для многих ребят, тех, кто прошёл и проехал этим путём до нас, оказался последним. Но сейчас мы этого не знаем, а просто любуемся открывающимися перед нами новыми видами, пейзажами, густыми виноградниками, тенистыми рощами. ...Читать дальше »
ПРОЗА
Начало обычного дня. День как день, такой же жаркий и липкий. Но какое то предчувствие висело над нами. Такое чувство бывает после бессонной ночи. Этой ночью опять был обстрел и опять мы выискивали пикапы духов которые прятались вокруг Арианы и беспокоили нас своим миномётным огнём. Зайдя в маленькую столовую, которая у нас громко именовалась кафе "Встреча" я наткнулся на него, он ничего не ел, только пил стоя чай.
-Как дела? - спросил я его.
-Да ни как. - хмуро ответил он - Опять жара и спать охота.
-Да, ладно. После жизни отдохнём.-ответил я ему своей любимой фразой.
Через пару часов нас сорвали с места криком : " В пустыне борт упал, полетели" Вертолёты и самолёты вообще горят мгновенно, сжигая всё внутри себя до неузнаваемости. Когда мы приземлились, спасать было уже не чего и не кого. Но из соседнего кишлака по нам открыли стрельбу. Так что мне не пришлось копаться в сгоревших внутренностях борта. Я держал на прицеле дувал и иногда постреливал в ту сторону. Так для профилактики. Второй борт, провёл там зачистку. За шумом стрельбы ни чего не было слышно. Смотреть в сторону сгоревшего вертолёта мне тоже было не с руки, всё внимание было сосредоточено на кишлаке. После, я увидел что к нашему борту несут больше тел, чем должно быть, я всё понял. Кого то из нас не стало. Уже в вертолёте я понял кого...
-Как дела? - спросил я его.
-Да ни как.- промолчал он в ответ...
Как ещё можно было объяснить этому колоритному майору, что я не хочу прыгать с парашютом. Тем более что приказ на увольнение уже вышел в газете.Ни как! Отмазка ,типа , "я боюсь",тут не катила.На эту отмазку у него был железный аргумент. Полтора года прослужив в Афгане,каждый день летая на вертолёте над "духами", ты сейчас мне говоришь про страх? Майор, начальник ПДГ (парашютно-десантных групп) 40 армии, был и на самом деле колоритным мужиком. Ростом не удался, крепкий и лысый. Такой же лысый как я был в день 100 дневки. Только он такой был всегда.
А показательные прыжки в Кандагарском вертолётном полку приурочили к паре несчастных случаев случившимися с экипажами вертолётов только что прибывшими из Союза. Пилоты не покинули борта, хотя вполне могли это сделать.Но не будем судить. Летчики знают ,что иногда лучше погибнуть вместе с бортом, чем... Тем более что "духи" очень "любили" наших пилотов. "Прыгать будут ВСЕ! Тем более дембеля!" -подытожил майор, поставив жирную черту под моими происками отмазаться от прыжков. "Ну и ладно... ну и пусть" - с горечью решил я." Тем более что, герой не тот кто не боится да идёт. Герой тот, кто боится, но идёт" - успокоил я себя. Прыгали по два прыжка в день, в разное время, что бы "духи" не смогли взять нас на прицел.Ощущения от прыжков,те ещё, скажу я Вам. Первый прыжок не помню, честно Вам скажу, но помощи ногой от прапорщика не получил. Чем очень доволен собой. Второй помню смутно. А вот третий,четвёртый и пятый прошли как по маслу. Чувство кайфа поймал. Только мастер пера сможет описать это чувство полноценно. Я пока к таким не отношусь.
Шестой выброс происходил рано утром. Началось как обычно, с молодецким "уханьем" на высоте, перекличкой с Толиком, моим напарником по паре. Поэтому трассера, шедшие в нашу сторону, откуда то со стороны Хушаба, я заметил поздно. Растояние видимо было приличным и было не понятно, достанут они нас или нет? "Толян! По нам стреляют!" - крикнул я, скатываясь на детский фальцет. С борта видимо тоже заметили что то и он развернувшись, хищно оскалился в сторону кишлака прикрывая нас своим телом. Таким родным в это время. Всё таки мы приземлились. Мы упали на землю двумя мешками, что бы лежать и тяжело дышать, размазывая толи пот, толи слёзы, а может и юношеские сопли. В этот момент мы казались себе не геройскими дембелями, а сопливыми пацанами только что увернувшимися от смерти.
После всего, мы подошли к экипажу и молча пожали им руки. "Всё нормально, Парни! Летите домой, Вы своё сделали"-сказал нам командир экипажа по отечески обнимая нас, всхлипывающих. 26 лет прошло с тех пор. И 26 лет я, услыша "голос" вертолёта в небе, замираю и провожаю его мокрыми глазами. Я вспоминаю всех своих командиров экипажей, всех правых летчиков, всех бортачей... Живите, Братцы! и спасибо Вам огромное, что Вы были, что Вы есть и что Вы будете всегда. Мирного неба Вам и дружелюбной земли.
Боже мой! Что случилось? Что я тут делаю? откуда они взялись? Эти и другие мысли проносились в голове у Виктора вжимающегося в чужую,горячую землю где то под Кабулом. Только что была тишина, светило жаркое солнце и он со своим отделением шёл в боковом дозоре к безымянному кишлаку."Похоже нас тут ждали"- подумал Виктор. "Если будем лежать, так тут и останемся. А там ещё вторая рота"- эта мысль молнией пронеслась через всё тело. Посмотрев назад, Виктор увидел Фиксу, Саню Демидова. Сашка был пулемётчик. И сейчас он своим телом прикрывал пулемёт, словно он должен его защищать, а не наоборот.
-Фикса! Какого хрена спишь? Духов видишь?
Он, нервно замотал головой. Душманы мелькали среди камней, то тут -то там.
-Вали всех кого видишь! Да дури побольше!
Сбоку, пулемёт Сашки принялся за работу. Духов слило за камни.
-Пора.- подумал Витька.
-Братва! давай за мной. Фикса! Жги! Поднимаясь с камней , Витька рванул вниз по камням засохшего русла стреляя и крича что то нечленораздельное приближаясь к камням из за которых по ним стреляли. За валунами уже ни кого не было, только рваная и окровавленная одежда. Впереди, за мелкими деревьями стоял невысокий дувал.
-Там духи. Надо туда.
Но бежать по удобной тропе не хотелось. Всё таки не игра в "войнушки" в школьном саду. Тут пули настоящие, разрывающие родную плоть в клочья... Прорвавшись через мелкий, колючий кустарник к дувалу, Виктор упал что бы восстановить дыхание. Похоже его не заметили. Витька даже улыбнулся своему везению. Выглянув из за дувала он увидел духа. Ползёт зараза во всём белом. Ползёт к дувалу.
-Фиг тебе,сволочь.
Дух не видел Виктора. Так же он не заметил и свою смерть, просто уткнулся своей бородой в пыль и затих. За дувалом больше ни кого не было и Витька встал в полный рост облегчённо вздохнув.
-Всё что ли?
Нет, не всё... Из под дувала ,как шайтан из киряза выскочил жутко бородатый аксакал с пулемётом. Может и не аксакал, но борода у него была знатная. За эту бороду Витька и притянул его к себе, пропуская очередь из пулемёта над головой.
Откинув пулемёт, воин аллаха сверкнул лезвием ножа...
Жизнь! Мамочка родная! Господи! Хочу жить...! Витька стоял на коленях перед врагом, сжимая его нож в своей руке. Этим же ножом он только что перерезал горло духу посягнувшему на его жизнь. Двадцатилетний уральский парень оказался сильнее в битве за жизнь.
Глядя на мёртвого духа, Витька ни о чём не думал. Мыслей в голове не было. Схватив автомат, он выпустил в мёртвого духа остатки патронов из рожка. Словно добивая свою смерть. В нос ударил запах палёного мяса смешанного с порохом и кровью. Не мутило, не было времени. Просто не мог отвести глаз от труппа. В паре метров от его упал ещё один дух, тем самым приведя его в чувство. За спиной стоял фикса-Демидов и радостно орал мне в ухо:
-Он, сука, тебе в спину метился! Не успел! Я его убил!
Оглядев место засады духов, Витька понял что бы могло случиться неподоспей он со своим отделением. Так бы и остались лежать славяне под жарким афганским солнцем. Кажется вторая рота и попала под раздачу. Старший лейтенант Борщ, командир второй роты, проходя мимо что то сказал. Витька только разобрал, спасибо и как самочувствие. Что то ответив, Витька подобрал оружие, только что стрелявшее в него. Подобрал так же огромный бинокль, какие то документы... Повертев это всё в руках, кому то передал и пошёл к кишлаку. Остальное время зачистки кишлака он помнит смутно. Куда то кидал гранаты... от куда то раздавались стоны, крики... От кого то отстреливались... Кто то стрелял по ним. Витьке везло. Словно Ангел прикрывал его крыльями.
Не повезло кому то со второй роты, кого то ранило в шею. Положив его на плащпалатку мы двинулись назад, где нас ждали машины десанта. На одной прибыли какие то начальники от особого отдела. Не обращая внимания на раненого они похватали трофеи и стали всё это примеривать на себя. И не важно что бинокль был весь в крови. А раненый этот парнишка умер, пока мы несли его к машине...
Только тут Витька почувствовал что он весь в крови.Что кровь уже вся засохла и стягивала кожу.А до возможности помыться нужно ещё добираться. Далее была встреча с ротным, которого трясло всего когда он нас пересчитывал.
Жалко было бинокля, он бы отлично смотрелся на груди ротного. Жалко было и ножа...
Времени с момента того боя прошла целая жизнь. И до сих пор Виктору хочется отмыть с себя засохшую, стягивающую кожу кровь. До сих пор Виктор ночами добивает свою смерть в обличии жутко бородатого душмана. Добивает и не может добить.
Голиков Анатолий
Братишка
Об авторе С июля 1984 по март 1985: Отар (учебка), Алма-Ата (мотострелковый полк), Талды-Курган (формирование батальона), Геок-Тепе (полигон), Кушка (граница СССР). С апреля 1985 по апрель 1986: Кандагар, 70 омсбр, 4 омсб, ВУС 104182
Прошлое... Оно иногда догоняет человека и наваливается на него всей своей тяжестью в тот момент, когда он меньше всего этого ожидает. Иногда человек сам разворачивается спиной к своему непонятному и потому почти нелюбимому настоящему, и обращает свой взор туда, назад, через годы и десятилетия, где он был молод, силён, красив, а самое главное - нужен. Или, выражаясь литературно, - востребован. Востребован любящими и ждущими близкими людьми, востребован надеющейся на лучшую долю в будущем женой или невестой, востребован теми, что направляет тебя, или тем, кто ведом тобою и ждёт решительных приказов в бою и отеческого слова на коротком военном привале...
Востребован, собственной страной, Родиной, Отчизной, ради которой ты готов был жертвовать своим настоящим, таким, каким оно было для тебя двадцать, и тридцать и, кажется, миллионы лет назад, прошедшие с тех пор. И жертвовать не "виртуально", как теперь модно говорить, сменяя одну "потерянную" жизнь следующей, вновь "приобретённой", как ребёнок, играющий в интернетовскую "стрелялку".
Нет, тогда всё было по-настоящему...
И потерянная, а лучше наконец сказать - отнятая у тебя или твоего друга жизнь, уже никогда не вернётся ни к тебе, ни к твоим родным, ни к родным твоих друзей ни в виде проживаемой десятикратно жизни, ни в виде виртуальных, игрушечных "вознаграждений".
Нет, награды здесь тоже настоящие...
И самая главная награда здесь, в нашей жизни, в жизни и простого незаметного труженика, и ветерана труда, и ветерана войны, и ветерана боевых действий - Память людей...
* * *
...Так случилось, что я долгое время не заходил на почту. Семейные заботы и радости, служебная загруженность закрутили и завихрили настолько, что я в какой-то момент забыл и то, чем я жил последний год, и то прошлое, которое я успел вспомнить и попытался снова забыть.
Попытался вспомнить. Сейчас даже смешно об этом говорить...
Представьте себе, что вы живёте обычной, вполне благополучной жизнью. Хо'дите на работу, зарабатываете и копите деньги, рассчитывая приобрести на них в самом ближайшем будущем очередные маленькие радости. Едите, спите, любите родных, воспитываете детей. В перерывах между этими, где-то приятными, а где-то не всегда, заботами, вы отдыхаете - ходите в театр или кинотеатр, в цирк, в спортзал или в бассейн, в кино, в ресторан, в рюмочную, в конце концов, с местными собутыльниками. Друзья зовут на охоту или на рыбалку. Или на покорение новых горных вершин или просто в турпоход на борьбу с лишениями и трудностями простой походной жизни. Те, кому лишений и трудностей хватает и в обыденной жизни, предпочитают отдыхать на мягком южном песочке, поближе к нежно набегающим волнам тёплого моря...
Зимними вечерами вы садитесь в любимое кресло или забираетесь с ногами на любимый диван, обкладываетесь любимыми пирожными или сухариками к пиву, включаете телевизор, или берёте в руки любимую книгу, перечитываемую вами уже в десятый раз. И тут...
Вы видели как ломают старые дома? Лёгкая на вид, сплетённая из тонких стадльных уголочков, почти ажурная, стрела подъемного крана поворачивается. Тонкий трос, перекинутый через блок на самом её верху, начинает движение, увлекаемый огромным тяжёлым шаром, закреплённым на другом конце троса...
И многокилограмовая круглая масса вещества обрушивается на ничего не подозревающие стены старого дома.
Точно так же обрушивается на нас война.
И не только на наши дома, но и ничего не подозревающие наши души.
И не только в тот момент, когда война уже стоит у порога, когда надо вставать и, не раздумывая, идти воевать с ней, с этой войной.
Спустя много лет война, будучи уже далёким, почти забытым прошлым, врывается в наши души, в нашу память таким же тяжёлым, неумолимо летящим на нас железным шаром.
Легко снося при этом перегородки между прошлым и настоящим, между миром выдуманным и миром реальным, между нашими воспоминаниями и тем, что окружает нас сегодня.
Так и произошло и со мной...
То ли время пришло, то ли душевный порыв, охвативший на какое-то время весь народ после просмотра кинолент, снятых известными режиссёрами на тему войны и мира, захватил и меня. Но факт остаётся фактом.
Я вспомнил Афган.
И вспомнил так, как никогда его не вспоминал...
* * *
Что такое ваше прошлое?
Наверное, можно сказать, что зто ваши дела, ваши чувства и люди, которые окружали вас тогда. И когда вы обращаетесь к своему прошлому, то пытаетесь оценить свои свершённые дела и поступки, просеивая их через сито прожитых лет и накопленных знаний. Пытаетесь вызвать в себе вновь те чувства, которые наполняли или захлёстывали вас тогда, чтобы оживить остывающий за рутинными делами и обыденными заботами накал чувств сегодняшних.
А ещё вы вспоминаете людей. Вы вновь встречаетесь с ними в своём воображаемом мире, пытаетесь вновь разглядеть сквозь туманную дымку времени их лица, вы разговариваете с ними, повторяя уже произнесенные когда-то вами фразы, и хотите ещё раз услышать их ответы.
У каждого из нас есть своя мысленная портретная галерея, в которой мы расставляем и развешиваем портреты людей, проходящих мимо нас в течение всей нашей жизни. Одни портреты находятся на самых почётных местах, встречают нас сразу уже при входе в зал, и глаза, глядящие с этих портретов, сопровождают нас всю жизнь. Дальше, в глубину внутреннего пространства нашей памяти уходит длинная череда лиц, чередующихся по степени родства наших с ними душ.
Здесь, в красном углу висит портрет человека, на который, как на образ, я буду молиться всю жизнь. А там, в дальнем углу слабо тускнеют чьи-то покрытые пылью веков силуэты и черты, и уже не вспомнить ни их имён, ни фамилий, ни того, как и почему их портреты оказались в моём собрании.
Мысленно мы часто приходим сюда, в эти залы, и глядя на проплывающие мимо глаза, лица, и образы, перебираем: "Не помню, а этот..., а тот..., а здесь портрет друга, а там - портрет врага, а этот - просто хороший человек..."
У тех, кто был на войне, есть ещё одно слово для определения степени душевной близости тех, кто их окружал в их прошлом.
Братишка...
Лишённое всякого скрытого, научного и псевдонаучного смысла, понятное во всей своей простой простоте, знакомое каждому с детства - это слово поднимает душевную сопричастность двух разных людей к их общему прошлому до уровня их кровного, единоутробного родства. Иной раз и не встречались они в той, предыдущей жизни, и не видели друг друга никогда, а вот встретились и первое слово: "Здоров, Братишка!.."
Мать-земля родная... Может быть в этом выражении и есть разгадка этой загадки, и есть ответ на этот незаданный вопрос, готовый сорваться, но так и остающийся на устах проходящих мимо людей. "Почему?..."
Да потому что те, кто рождён одной матерью, должны называть друг друга "братьями" или "сёстрами". У каждого человека есть мать, которая его родила...
Но у солдат, прошедших проверку своих солдатских качеств и сыновних чувств в горниле войны, есть острое, гораздо сильнее, чем у многих окружающих, понимание того, что у каждого из них в отдельности, и у всех, вместе взятых, есть ещё одна Мать, родившая, вырастившая их и пославшая их на подвиг, душевный и физический.
Мать эта - Родина, Отчизна, Земля родная...
А они все - братишки, рождённые ею и защищающие её...
* * *
Легко представить и понять, какой след может оставить в душе и на теле человека война. И, наверное, легко поэтому понять остроту переживаний, сопровождающих всю оставшуюся жизнь человека, пережившего войну.
Труднее понять, когда за последствия войны начинает болеть душой человек, никогда не видевший её. Никогда не видавший её страшных картинок, не нюхавший её горьких запахов, не слышавший её громовых раскатов и тихих шорохов.
Что это? Зачем?!
Больше не хочется углубляться в великоумные рассуждения...
Всё ясно без слов.
Эти люди - Герои. Герои, потому что идут на подвиг, и душевный, и физический, часто за нас продолжая побеждать в ТОЙ войне. Только теперь в этой войне другие враги: косность, равнодушие, безразличие...
И побеждая этих врагов, они говорят нам, что и наши победы были не напрасны.
Они способны заменить нас в строю, когда мы уже не можем стоять и держать дальше удары судьбы.
Они готовы принять из наших рук наше оружие, когда у нас уже нет сил держать его.
Они готовы вынести нас с поля боя, как тот медбрат, который выносил нас из-под разрывов вражеских пуль и снарядов.
Они готовы заслонить нас своей грудью, как мы когда-то заслоняли своей наших братишек.
Они сегодня готовы отдать свои жизни, как мы когда-то готовы были отдать свои.
Они - герои.
Они тоже - наши братишки...
* * *
Из некролога, напечатанного в газете "Контингент" ( NN 3-4, июль 2007 года):
"Умер Александр Бабин. Для официальных лиц - Александр Сергеевич, для друзей и родных - Сашка, Сашенька, Сашок!
Организатор и бессменный главный редактор газеты "Контингент", каждый номер которой от первой до последней страницы посвящался воинам-афганцам, живым и павшим.
Александру был всего 41 год.
...А.С.Бабин был ровесником тех, кто водил автомашины с грузами для афганского населения через перевал Саланг, кто охранял подступы к Кабулу, кто громил бандформирования душманов у Кандагара или Герата.
Самому Александру не довелось служить в "Афгане", но он всем сердцем воспринял трагедию 18-летних ребят, которые героически, не щадя своей жизни, выполняли долг воинов-интернационалистов в Демократи...Читать дальше »
В. Г. Марченко
«ОБЪЕКТ ВИЖУ!»
(отрывок из книги)
Какие предложения, разведка? – ухмыльнувшись, ткнул меня в бок командир вертолётчиков. – Мечтаешь, что ли? Или о возвращении в Союз задумался?
– Задумаешься тут! Охоту начнём с дальнего рубежа.
– Дальше Ханахейль не пойдём?
– Не вижу смысла, двигай по руслу реки.
– Принимается!
Высадка разведгруппы в горах Афганистана
Тактическая вертолётная группа с разведчиками на борту вошла в коридор поиска, ограниченного на севере ущельем Амира Гази, а на юге – излучиной реки Чакарихвар. Где-то в этом районе прятался искомый объект, похожий, в общем-то, на иголку в стогу сена. Хотя, если рельеф изучить внимательнее, караван пересёк коридор поиска именно здесь. Такая удобная местность… С востока и запада проход ограничен горами, остальные пути отрезаны горной рекой. Таким образом, мы вошли в полосу ведения разведки, которую караван должен был пересечь в обязательном порядке.
– Павлик, вникай, – крикнул вертолётчик борттехнику, сидевшему за курсовым пулемётом.
– Готов, командир!
«Духи» могли хлестануть из крупнокалиберного пулемёта ДШК не только с позиций, но и с машин, тракторных тележек, маскируя их от наблюдения с воздуха. Блеск «сварки» с земли – пулемётный огонь ДШК калибра 12,7 мм. В таких случаях «вертушки» прижимались к земле, уходили за гребни хребтов и работали на поражение «нурсами».
Обернулся к разведчикам.
– Смотрим, Баравков!
– Смотрим, товарищ старший лейтенант.
– Обратили внимание? Следы и расщелины видны.
– Да, нормально!
– Игорь, Миша, контролируем кишлаки. Блеск огня – доклад.
– Есть!
– Слышь, десантура, к хребту прижиматься не буду – опасно.
– Добро! Видимость хорошая. Если что – различим!
Речонка осталась по левому борту, справа тянулась цепочка холмов, вдоль неё – развалины разбитых кишлаков. Вероятно, в дни революции войска Амина прошлись по этим местам огнём и мечом. Показалась вершина, контуры которой, взметнувшись до небес, наплывали изящными формами. В её направлении двигалась машина с яркой раскраской, вероятно, одна из местных «бурубухаек», перевозивших дехкан. Остановилась… Нет – поехала дальше…
Скользнул по долине взглядом, осматривая поля, кишлаки, овраги, – «мёртвый сезон»…
– Товарищ старший лейтенант! – коснулся плеча Азарнов.
– М-м?
– Смотрите…
– Ну?
– Не туда. Вон!..
Прикрыв ладонью глаза от рассеянного света, всмотрелся в подножие природного шедевра – остроконечной вершины. С восточного направления, прижавшись к подошве пика, шла вереница животных и двигались пикапы – грузовые машины. Остолбенев, приподнялся. Караван! Тень от вершины скрыла «духовскую» «ниточку» от наблюдения с воздуха, и караван практически не был виден.
Я – в кабину пилотов:
– Командир, караван! Команду «двадцать четвёртым» – на боевой, уходим вправо!
– Понял!
– Приготовиться, гвардия! Работать, как на уроках!
«Вертушку» бросило вниз.
– Что случилось, командир?
– Борт обстрелян с земли! Караван «духовский»! – крикнул вертолётчик.
– «Горбатые»?
– Наблюдают! В атаку зайдут от речки.
– Докладывай на базу!
– Есть! – ответил вертолётчик, бросая машину в глубокий вираж.
«Чёрт побери, закрутил! Где же караван? Так, горушка, вижу! Караван… Что это? Блеск от «бурубухайки»…
– ДШК, командир!
– Где?
– «Бурубухайка» – сопровождение каравана! Вали в сторону!
– Вижу! «Двадцать четвёртые» атакуют!
– Заходи с «головы» каравана! С «головы»! На горушке прикрытие, не суйся! Пройдём после захода «горбатых».
– Понял!
Взрывы реактивных снарядов прошили «духовскую» «ниточку» на всю глубину.
– Молодцы! «Руби» по машине! ДШК бьёт по «двадцать четвёртым», – схватил я за плечо командира звена.
– А-а, была – не была…
С глубокого крена вышли на боевой курс. Цель – «бурубухайка» с работающим по «двадцать четвёртым» ДШК. Шелест с бортов – и горсть «карандашей» – «нурсов», оставляя чёрный дым, рванула к цели. И сразу – набор высоты.
– Как?
– Нормально.
– «Горбатые» сработали?
– Третий заход.
– Что с ДШК? Не вижу машины…
– Возятся.
– Давай ещё!
– Захожу!
«Духи» копошились у «бурубухайки». Пара «восьмёрок» с разведчиками на борту, обойдя её по кругу, подкралась сзади. Заметив заходившие в атаку «вертушки», «духи» разбежались. Неважно! Главное – подавить пулемёт! Залп неуправляемых реактивных снарядов устремился в цель. Застучал пулемёт борттехника. Ещё залп – и бросок вертолёта вправо-вверх.
– Порядок, – крикнул вертолётчик.
– Давай на караван! Что там?
– Захожу с «головы» – «двадцать четвёртые» прикроют.
Охватил взглядом караван – разметавшиеся тела душманов, животных в кровавом месиве снега. Свыше десятка «духов» лежало вдоль вереницы упавших верблюдов, ослов. Пора! Десантирование!
– Командир, захват по задаче!
– Понял, десантура, ближе ста метров не сяду!
– Пойдёт! Держи нас крепче!
– Прикроем!
Вертолёты с разведчиками пошли на посадку. Первый командирский борт со мной и разведчиками Азарнова блокировал караван с «головы», Карпетченко – с тыла, что не позволило сопровождению каравана ведению по нам организованного и прицельного огня.
Проблема оказалась в другом. Караван ждали на заранее подготовленных позициях, устроенных у подошвы горного пика!
– Азарнов, готовность!
– Понял!
– Пошёл!
Леониду Макушину из Омска словно судьбой было уготовано стать военным. Детство его пришлось на начало 60-х годов. Культ героев войны, которым было пронизано время, с самых ранних лет сопровождал мальчика и до сих пор живет в самом его сердце. С 1980 по 1982 год в составе Кандагарской бригады он прошел свой путь пыльными дорогами афганской войны со своим танковым взводом.
По следам героев войны
- Я учился школе, которую до Великой отечественной войны окончил будущий герой Советского союза омич Владимир Горячев, - вспоминает Леонид Алексеевич. – В одном из боев он с пятью бойцами сдерживал вражескую атаку и уничтожил 300 фашистов. И когда в дни чествования героя мне доводилось пионером стоять в почетном карауле у его мемориальной доски, я был неописуемо горд. Я и сейчас помню это чувство причастности к чему-то необъятному по своим масштабам и силе. Наше патриотическое воспитание действительно имело содержание и глубокий смысл.
Немаловажную роль в становлении сына сыграла мать Анастасия Макушина, которая в ВОВ была санитаркой на передовой и знала всю горечь войны. Мальчик был воспитан на ее рассказах о войне и воспоминаниях других фронтовиков, что бывали у них дома. Партбилет, который она получила в разгар войны в 1943 году, на всю жизнь стал для нее символом преданности своему отечеству. Интересно, что при этом она была крещеной и никогда этого не скрывала. Видимо правду говорят: «не бывает атеистов в окопах под огнем»…
- Когда я окончил школу, вопрос о выборе профессии для меня не стоял остро. Я знал, что должен служить родине. Было всего два пути: либо танковое училище, либо школа милиции.
Но военные корни дали о себе знать и парень остановился на первом варианте. В 1975 году Леонид Макушин стал курсантом Омского высшего танкового инженерного ордена Красной Звезды училища имени Маршала Советского Союза П.К. Кошевого. В 1979 он окончил училище и в звании лейтенанта по распределению попал в танковый полк на Украину.
Прошло знакомство с личным составом на новом месте службы и начались армейские будни. В один из морозных декабрьских дней на разводе личного состава из уст командира полка прозвучало: «Сегодня наши войска для оказания интернациональной помощи были введены на территорию демократической республики Афганистан». Все офицеры, конечно, сразу поняли, что стоит за этой формулировкой. Война… После развода полк в полном составе написал рапорта о переводе в Туркестанский военный округ. В мае 1980 года рапорт лейтенанта Макушина был подписан.
Кандагарские рейды
- Мы были в числе тех, кто менял первых раненых и убитых, - вспоминает Леонид Макушин. - На пересылке в Ташкенте мы встретили матерых «обстрелянных» солдат. Они всем своим видом показывали свою осведомленность в обстановке и без конца говорили, что в принципе все нормально, служить можно, только куда-нибудь вроде Кандагара попадать не надо. Уж очень там жарко. И в прямом и в переносном смысле. Как это бывает в таких случаях, именно в Кандагар я и попал. Первые боевые действия скрывали, и никто из ребят, встретившихся нам на пересылке, даже не был удостоен боевых наград. И только когда над страной полетели самолеты с цинковыми гробами, утаивать что-то стало нелепо.
Кандагар встретил добровольцев небывалой пятидесятиградусной жарой. В танковом батальоне Кандагарской бригады, куда был назначен командиром взвода молодой лейтенант, вновь прибывшим давали месяц на акклиматизацию. Бывало и так, что солдату не суждено было идти в бой, война заканчивалась для него так и не начавшись. Так случилось с одним из сослуживцев Леонида Макушина Александром Несиным. В период акклиматизации, ни разу не побывав в боевом рейде, он заразился брюшным тифом и умер. Такая судьба. Смерть на войне это всегда абсурд, всегда случайность, но в таких случаях становится вдвойне страшнее.
- Главный спутник солдата на войне – это страх. Может это и звучит несколько избито, но не верьте тем, кто говорит, что на войне не страшно. Страшила не столько сама смерть, а ее нелепость. Когда твоя жизнь стоит одной случайности, одного выстрела. Но каждый из нас умел совладать с собой и выполнить все поставленные задачи.
Потом начались рейды. Танковый батальон с пехотой обеспечивал прохождение колонн с боеприпасами, продовольствием и ГСМ. В одном из таких рейдов в танке Леонида Макушина прожгло две дырки гранатометом. Коротко по-военному ветеран только отметил, что экипаж остался цел, но ощущение, когда по твоему танку попадают из гранатомета, не из приятных.
- Самым сложным у нас в то время считался рейд в провинцию Теренкот. Раз в полгода наша бригада в полном составе сопровождала колонну из 200 КамАЗов муки, которую в качестве гуманитарной помощи Советский союз завозил в главный город провинции. Для той местности был характерен очень сложный для обеспечения безопасности рельеф. Нескончаемые горы и перевалы, через которые, во что бы то ни стало, мы должны были провести гигантскую колонну. Под беспощадными обстрелами, которые случались на каждом перевале за весь рейд мы теряли убитыми не меньше 20 человек.
Кроме шквальных обстрелов прохождение колонны осложняла высокая плотность минирования. Да еще и мины те были итальянскими в пластиковом корпусе. Миноискатели были бесполезны. Саперным командам вручную, при помощи специальных щупов приходилось прочесывать каждый квадратный метр дороги. Обнаруживалась мина, выкручивался взрыватель, который забрасывали в танк на хранение и колонна двигалась дальше.
- В этом рейде мой танк был полон взрывателями, невозможно было повернуться. Естественно при такой плотности укладки зарядов уберечь технику от подрывов могло только чудо.
На одном из перевалов разом подорвались БТР и два танка, один из них командира взвода. И тут же начался шквальный огонь со стороны гор. Танки были обездвижены. Чтобы вернуть их в строй, нужно было хотя бы натянуть гусеницы. Делать это командиру взвода пришлось лежа под пулями с кувалдой. Танковый экипаж – очень дружная команда. В экстремальных условиях офицерские погоны не дают послаблений, а наоборот – заставляют думать быстрее и брать на себя самые сложные задачи.
Кое-как тогда удалось натянуть гусеницы, взять БТР на буксир и уйти в укрытие. Тот перевал был страшным и неприступным. Взять его удалось только хитростью. В рейде на Теренкот также участвовали и бойцы царандоя – афганской народной милиции. К ним относились с недоверием, было известно, что чуть ли не все афганцы дальние родственники. Не исключалось, что даже те, кто стоял с оружием на стороне советской армии поддерживали связь с душманами. На этот раз было решено использовать это как преимущество. Афганцы-царандоевцы пустили среди своих слух, что русские отходят на 20 километров и собираются взорвать на перевале запрещенную объемную бомбу. Выждав какое-то время, грузовики в сопровождении танков и пехоты снова двинулись на Теренкот. В итоге колонна без единого выстрела преодолела тот, казавшийся неприступным, участок. Из того рейда Кандагарская бригада вышла с большими потерями.
- Бывали сложные дни, до того, что мой танк 5 раз за сутки подрывался на мине. Но вообще, мне грех жаловаться: много раз случалось, как будто сам Бог меня берег. Однажды обезвреживая мину, я выкрутил взрыватель и собирался убрать заряд с дороги. Но тут подбежали ребята, мол, товарищ лейтенант, давайте «кошками» зацепим. «Кошки» - это такие крюки с 30 метровыми тросами. И действительно мина стояла на неизвлекаемости и рванула как только ее сдвинули с места. Под ней была ручная граната с придавленной чекой. Любого, кто попытался убрать эту мину вручную, поджидала смерть. А в другой раз у меня на танке вышла из строя одна тяга, мы замедлили ход, а танк, обогнавший нас, взлетел на воздух. Кто знал, что так будет… На том выезде я все-таки получил ранение, мне посекло осколками спину. Но я считаю это ерундой, вспоминая тех ребят, кто потерял ноги или лишился зрения.
Цена победы
В 1982 году Леонида Макушина перевели в Калининград. Он дослужился до подполковника, был командиром батальона. В 1995 году вышел на пенсию. Про себя ветеран говорит, что война не сильно изменила его. Видимо он морально готов был к этому с детства. Подполковник в отставке до сих пор не верит в пресловутый афганский синдром, мол, после войны люди становятся черствыми и озлобленными. Это, конечно, зависит от каждого, но сам ветеран вынес с войны понимание жизни как высочайшей ценности. Умение получать удовольствие от каждого момента пока ты живешь на этой земле. Вернуться из Афганистана самим собой – наверное, это было единственной возможной победой в этой войне.
Кроме этого война добавила и тактических знаний, потом на учениях он с иронией относился к требованиям командования об идеальном равнении танковых колонн при движении. Многие из теоретических моментов оказались абсолютно бесполезными, а в иных случаях и губительными в условиях реального боя. После войны Леонид Макушин знал каждую тягу и каждый винтик своего Т-55, его сильные и слабые стороны при атаке и маневрах. Но главной дисциплиной, которую он усвоил на войне, была ответственность за жизнь солдата. В танковом училище ее в программе не было. Но за полтора года военных действий в Афганистане взвод молодого лейтенанта не потерял ни одного солдата.
Едва ли не основным вопросом об афганской войне после ее окончания и до сих пор является вопрос «Зачем?». За что были отданы жизни 13 тысяч пацанов. Это только по официальным данным, верить которым не всегда разумно. Это настоящая трагедия для нашей страны, которую нельзя оправдать никакими целями. За тысячами этих потерянных жизней стоят тысячи не созданных семей. Прервалось целое поколение. Ветеран говорит, что ни тогда, ни сейчас не мучается этим вопросом. Все сомнения были отброшены еще в момент выбора профессии. Ведь военный – это человек, который не обсуждает приказы, а действует в интересах своей Родины...Читать дальше »
Виктор Кислицын
Публикация на Одноклассниках
Группа: "ВРЕМЯ ВЫБРАЛО НАС"- ОПАЛЕННЫЕ ВОЙНОЙ..
УБИТЫЕ ПОД КАНДАГАРОМ
(30 ПРОТИВ 300)
24 октября 1987 года 30 разведчиков 173-го отдельного отряда спецназа ГРУ (пункт постоянной дислокации - г.Кандагар), приняли бой с противником, в 10 раз превосходившим их по численности, а по количеству тяжелого вооружения (безоткатные орудия, крупнокалиберные пулеметы, гранатометы и неограниченность в боезапасе) – сравнения вообще никакого не было. Вернее было, но в пользу противника. И случилось это на порядком забытой (а некоторыми и просто называемой «бессмысленной»), войне в Демократической Республике Афганистан, или попросту в ДРА. АФГАНЕ, как называли и называют эту страну те, кто прошел через данную войну. Разведчики приняли этот бой и выиграли его. Потеряв убитыми 9 человек из 30, а у душманов порядка 50 человек отправилось в «страну вечной охоты». Давайте помянем Героев, сложивших жизни в том бою, и пожелаем здоровья - ныне здравствующим. Отдельное спасибо хотел бы сказать Хамзину Анвару Гумеровичу (позывной «Герцог»), командиру этой роты кандагарского спецназа, принявшей неравный бой; командиру разведгруппы №333 (позывной «Легенда») - Туру Александру Анатольевичу, командовавшему группой прикрытия, которая в самый драматический момент боя уничтожила отряд духов, торопившийся на помощь братьям по вере и Долженкову Геннадию, командиру 2 роты 173 ооСпН пришедшему со своими бойцами на помощь разведгруппе, принявшей неравный бой - за воспоминания, на основании которых подготовлена эта статья. Анвар Хамзин за боевые действия в Афганистане удостоен - ордена Ленина, ордена Боевого Красного Знамени и ордена Красной Звезды. Александр Тур вернулся из Афганистана с орденом Боевого Красного Знамени и двумя орденами Красной Звезды. БОЙ В КИШЛАКЕ КОБАЙ (район Кандагара) 30 ПРОТИВ 300 (часть 1) 1984-86 годы выдались самыми горячими для 173-го отдельного отряда спецназа ГРУ (пункт постоянной дислокации - г.Кандагар). Отряд умел добиваться боевого успеха с минимальными потерями. Не удовлетворяясь засаживанием караванов и охотой за французскими и американскими советниками, в течение 1986 года группы Кандагарского спецназа разгромили базовые районы моджахедов в их глубоком тылу: горы Хадигар, Васатичигнай и Чинарту. Апофеозом был февраль 1987, когда группой лейтенанта Игоря Веснина (позывной "Малыш") был уничтожен самый крупный караван оружия без каких-либо потерь с нашей стороны. В результате к весне 1987 духи практически отказались от активной деятельности и проводки караванов в зоне ответственности отряда. В приграничных районах Пакистана стали накапливаться без дальнейшего движения значительные запасы оружия, в ожидании переброски через границу, курбаши отказывались от проводки караванов - несмотря на значительное количество бойцов в их распоряжении и даже угрозу смерти от своих за невыполнение приказа. Хекматияр был в бешенстве… И тут летом 1987 начала осуществляться политика национального примирения… Договорными стали не только кишлачные зоны, но и целые районы, караваны с оружием пошли через них в полной безопасности. Духи, смекнув что такая политика им во благо, активизировались. Даже в центре провинции - городе Кандагаре, стало небезопасно, правда только ночью. Днем, когда на улицах выставлялись советские посты и проводились наши колонны, в городе еще можно было видеть признаки власти, работали официальные учреждения, расхаживали офицеры и солдаты правительственных войск. Ночью же там безраздельно хозяйничали «духи» из одной крупной группировки, базировавшейся в 15—20 км западнее Кандагара в мощном укрепрайоне. Одновременно с этим произошла смена командования 173 отряда: заменился в Союз прежний командир - майор Бохан, на его место прибыл майор Г. Новый командир был полной противоположностью старому: заносчивый, с высоким самомнением, он жаждал быстро выровняться в славе с новыми сослуживцами, невзирая на отсутствие опыта и не советуясь ни с кем. Именно он, майор Г., не перепроверив информацию из ХАДа, отправил (как потом оказалось) в засаду 3-ю роту отряда. Не преднамеренно конечно, нужно добавить. Почти все боевые выходы спецназа в Кандагаре в которых принимали участие афганцы — представители МГБ, Цорандоя или армии, заканчивались неудачами, в лучшем случае безрезультатно, или того хуже — нашими потерями. Их информация оказывалась ложной. Взаимодействие с ними, которое зачастую в силу местной специфики было необходимым, оборачивалось ответными усилиями душманов, четко скоординированными по времени и месту. Напрашивался вывод об эффективной контрразведывательной работе противника. Причем душманы не только своевременно узнавали о наших общих выходах, но и сами подкидывали через своих агентов убедительную информацию, при реализации которой попадали в засаду наши группы спецназа. В таком переплете и пришлось побывать в октябре 1987 года 3 роте 173 отряда специального назначения в районе кишлака Кобай. В начале октября хадовцы обратились к командованию 173 отряда за помощью в уничтожении группировки, базирующейся в районе Кандагара. Выбор комбата остановился на 3 роте. Общее командование группой было поручено майору Удовиченко ( зам. командиру отряда, позывные “Удав”, ”Борода”), а заместителем назначили капитана Хамзина ( ком. 3 роты, позывной “Герцог“), и на следующий же день для полусотни разведчиков началась предметная подготовка. План действий, разработанный ХАДовцами, был отметен сразу же после первой рекогносцировки. Они предложили нашей группе, правда, в меньшем составе, 18–20 человек, во время дневной проводки колонн скрытно поспрыгивать с машин - и укрыться в доме «надежного» человека. А затем, при наступлении темноты и комендантского часа, уничтожить душманов в течение ночи на улицах города, сделав основную засаду у дома, в который приходил к родственникам главарь отряда оппозиции. Изучив карту и местность, мы решили встретить «духов» в 4–5 км от Кандагара, в заброшенном кишлаке. Пройти мимо него они никак не могли – дорога была единственной. При постановке задачи на боевой выход офицерам группы, старший лейтенант Александр Тур (один из четырёх офицеров принимавший участие в этом выходе) возражал против этого “кавалерийского наскока” принятого с такой поспешностью. Зная по своему опыту, чего может стоить информация, полученная от афганцев (тем более не перепроверенная), он прямо назвал этот выход аферой, добавив к сказанному: “Все мы там ляжем”. А к его мнению комбат Г. мог бы и прислушаться, воевал Александр Тур в отряде на этот момент уже более года, за плечами был не один десяток боевых выходов на “караван” и боев. Ответ комбат дал поражающий не профессионализмом, мол духи будут выходить на вас, после обстрела, уставшие и обессиленные, берите их тёпленькими и складывайте в штабеля, и что информация получена из надёжных и проверенных источников. Однако информация не только оказалась ложной, но и фатальной – спецназ ждала ловушка…Моджахеды давно жаждали поквитаться с неуловимым "кандаки максуз", а тут наудачу и атмосфера и обстановка стала удивительно складываться в пользу первых. И хотя моджахеды не обладали всеми данными о планах советских спецназовцев, они, сконцентрировав в прилегающем районе значительные силы, стали по ночам перемещаться по кишлакам в поисках места выхода спецназа. О точной дате выхода никто не знал. И когда миновал 21 день октября, все ребята в роте вздохнули с облегчением. Во время войны трудно быть не суеверным. Вот уже почти полгода, начиная с апреля, каждый двадцать первый день ежемесячно приносил нам одни неудачи (21 апреля 1987 года при крушении сбитого вертолета погиб командир 3 роты капитан Прокопчук, ст.лейтенант Ненно и 15 разведчиков). Предоставим слово участникам того боя. А. Хамзин, командир 3 роты 23 октября, ближе к концу дня, через Кандагар прошла внешне самая обычная колонна: два затянутых тентами «Урала» в сопровождении двух «бэтэров». Едва успевшие проскочить по светлому времени машины остановились, как бы на ночь, на первом под Кандагаром посту советских воинов. «Духовские» наблюдатели, если они и сидели на окрестных горочках, вряд ли могли что-нибудь заподозрить – таковы были общие правила для всех наших колонн. Лишь с наступлением кромешной темноты начались превращения. Из кузовов машин, один за другим, повылезали разведчики. Размяли затекшие ноги. После короткого ужина еще раз проверили оружие, подтянули снаряжение. От автора Добавлю к вышесказанному ещё один немаловажный момент, характеризующий командира отряда Г. По прибытии на точку заброса , группа спецназ получила радиограмму, что был радиоперехват духовской станции, в котором говорилось: “В Кандагар вошёл спецназ”. Даже не смотря на это, операция не была отменена. А. Тур, командир подгруппы прикрытия Доверия к проводникам - афганцам не было. Мне удалось убедить Удовиченко, что группы поведу я, а проводников, которых дали нам ХАДовцы, я поставил в середину группы и за каждым (их было 2) шёл сержант с бесшумным оружием и при малейшей попытке скрыться, они были бы уничтожены. На марше первой шла моя группа, за нами группа Хамзина и Удовиченко А. Хамзин, командир 3 роты Несмотря на небольшое расстояние до места засады, 7–8 км, шли почти четыре часа. Особенно опасно было головному дозору. Земля в этом районе буквально нашпигована минами – и своими, и чужими. Двигаться приходилось, руководствуясь каким-то особым чутьем – по крутым склонам, по неудобным участкам, где минировать никому в голову не придет. И наоборот, старательно обходили удобные ш...Читать дальше »
Автор:Мещеряков Юрий Альбертович
Истина где-то рядом...
Предчувствие. Оно его сжигало, как на медленном огне, оно давило на сознание, оно мучило и терзало, выворачивало наизнанку, и в этом был страх. Он боялся и сам не знал, чего именно. Что-то должно произойти, что-то... На войне это что-то почти всегда смерть.
Первый раз так случилось больше года назад, когда несколько часов к ряду ощущение тревоги тяжелой гирей лежало на сердце, мешало думать, рассчитывать свои действия, мешало управлять людьми. Его рота медленно поднималась по тропе, вьющейся к перевалу, саперы острыми жалами щупов и своими ногами искали мины. Прекрасная видимость позволяла наблюдать горные кряжи на двадцать и более километров вокруг, воздух благоухал прохладой, ослепительно синее весеннее небо внушало надежду. И только эта тревога... В нескольких километрах западнее по другому хребту поднималась другая такая же рота, люди, похожие на муравьев, казались медлительными и смешными. Когда появилась пара боевых вертушек, на нее никто не обратил внимания, армейская авиация всегда обеспечивала их операции, когда они далеко уходили от своей артиллерии, и наносила удары по плановым целям. В этот раз все случилось иначе. Ведущая машина легла на боевой курс, и несколько секунд спустя, две ракеты с шипением ушли к цели. Одна из них прямым попаданием накрыла ту самую другую роту. Какая нелепая, какая страшная ошибка! Но она случилась: все сделано, и там погибли люди. Жуткое и будничное зрелище разворачивалось перед его глазами, но что-то особенное, необъяснимое происходило с ним самим. Не стало тревоги, постыдное облегчение блаженно проникло в каждую клетку сердца, и он отчетливо расслышал уверенный внутренний голос: в этой операции больше ничего не произойдет. И не произошло.
Предчувствие, оно не подводило никогда. Оно стояло на страже его жизни, оно охраняло роту, которой он командовал, и вот уже многие месяцы в ней не было безвозвратных потерь. Но никто в роте не знал, чего это стоило их командиру, почему иногда без видимой причины он начинал через мать-перемать, через затрещины гнать своих солдат по расщелинам, камням, заставлял надрываться и страдать от жуткой, запредельной усталости. За глаза его звали психом, в лучшем случае - рыжим чертом, и не очень-то любили, каждый, конечно, судил по-своему, но главное заключалось в другом: с ним не боялись идти на операцию. А когда солдаты доверяют своему командиру, успех обеспечен - это и есть кредо. Ему он следовал неотступно, а поэтому натягивал свои нервы, как струны, и рвал их нещадно. Его тактические ходы со временем стали изобретательны, а накопленный опыт перерос в собственную теорию ведения войны. Какую? Тут все просто: разумное применение боевого устава плюс интуиция. С уставом все ясно, а вот интуиция в его теории шла с грифом совершенно секретно, потому что ей требовался избыток адреналина в крови. Этот гормон стимулировал рефлексы и работу мысли, но главное, он заставлял среди обманчивого благоденствия видеть опасность. Он делал его стопроцентным командиром.
Вот и теперь на медленном огне горела его душа. Как и более года назад воздух благоухал прохладой, ослепительно синее небо внушало надежду, а еще зеленая трава мягко стелилась под ногами, невдалеке негромко, умиротворенно вздыхал Панджшер, и выше по ущелью виднелись несравненно белые шапки ледников. Чем не Австрийские Альпы? Чем не рай на Земле? Наверное, таким и должно быть счастье... И ни одного выстрела с самого утра.
Почему ни одного выстрела? Мы уже вошли на территорию духов, почему они не стреляют? Как вам вопрос для райского местечка? Вопрос был нормальным, потому что его уже несколько раз задавал себе лейтенант Григорий Маркелов, командир мотострелковой роты, воевавший в этих горах уже полтора года. Когда-то давно его головной взвод напоролся на засаду и лег там почти полностью в чужую землю. Не мог он себя в этом винить, но и забыть тоже не мог. С тех пор в роте не погиб ни один солдат, и Маркелов этим гордился.
Сегодня рота находится в передовом отряде полка, обеспечивает работу саперов, и если душманы что-то задумали, то достанется именно тем, кто впереди. Операция обещает быть долгой, весь район надо очистить, а группировка у них здесь приличная, несколько бандформирований и обученных в Пакистане подразделений. А пока саперы снимают минное поле, один из его взводов прикрывает их, у остальных же есть возможность для привала.
Он оглянулся по сторонам. Четыре боевые машины пехоты, направив орудия на горные хребты, стоят с заглушенными двигателями на каменистой панджшерской дороге. Их экипажи через оптику ведут наблюдение за отрогами, скалами, ищут пещеры и возможные огневые позиции духов, а поискать здесь есть что. Когда же он перевел взгляд на свою пехоту, расположившуюся за камнями и полуразрушенными дувалами, его что-то кольнуло в груди. Он вдруг представил, как они выглядят сверху, как их видят духичерез оптические прицелы, и его словно прорвало. Говоря простым и вполне цензурным языком, он дал приличную взбучку всем, чьи головы, спины, плечи выглядывали из-за укрытий. Несколько обиженных взглядов скользнули по нему, на что он не обратил никакого внимания, но наоборот, удовлетворенно наблюдал, как солдаты выполняли указанный им "маневр". Ни благодарности, ни понимания он ни от кого не ждал - пусть мамы "спасибо" скажут, когда их дети домой живыми вернутся, это и будут мои медали и за службу, и за верность, и за отвагу. Он еще раз огляделся. Вот теперь порядок, ни одна задница не торчит, все мыши - по норам.
Дальше случилось то, что он будет помнить всю свою оставшуюся жизнь, сколько бы ни было в ней дней и лет... Ему вдруг показалось, что Время остановилось, либо текло так медленно, как, как... как что? Как густой кисель, и среди этого вселенского торможения заботливо, мягко, но настойчиво прозвучал молодой голос:
-Товарищ лейтенант, укройтесь. - Маркелов медленно повернул голову, но рядом с ним никого не было. Что за наваждение? Кто это? Кто беспокоится за его жизнь?
-Товарищ лейтенант, укройтесь, - голос оставался мягок и настойчив. В самом деле, всех разогнал, а сам стою, как столб. - Так же медленно Маркелов стал сползать спиной по стволу старой чинары. Мимо его лица неторопливо опускался парашют зеленых листьев, он приподнял глаза - там, где только что находился его лоб, колебалась ветка со свежим белым срезом. Подумать о том, что это значит, он не успел.
Два резких хлопка, пронзительный свист пуль вернули Время из оцепенения, оно мгновенно стартовало и понеслось неудержимой лавиной. В двадцати метрах слева от командира роты с пулей в затылке рухнул сержант Хорошев (откуда он взялся?). Саперы, еще не закончив снимать мины, скатывались с дороги в рытвины, за камни. Взвод прикрытия течение нескольких секунд искромсал в труху все прибрежные и придорожные кусты и, перенеся огонь на сто-двести метров дальше, вгонял раскаленные струи свинца во чрево бокового ущелья. Четыре орудия боевых машин короткими и длинными очередями 30-миллиметорвых снарядов дробили тысячелетние камни гор... Тот, кто это сделал с Хорошевым, не должен был и не мог остаться живым.
Четыре солдата, еще на что-то надеясь, выносили сержанта в безопасное место, из его затылка текла багровая кровь, тело била агония. Это конец. Жаль парня, из него получился бы толковый командир. Но как странно: две пули - две цели. Если стреляли из автомата, то в кого из нас целились? Если стреляли два снайпера, то почему одновременно? Чей это был голос, кто предупредил меня? Ну, не ангел же? Нет, нет, и разве может быть у меня ангел-хранитель, если я не верю в Бога? Откуда же эти спасительные слова? Мысли наталкивались одна на другую, но ответа он так и не нашел. Опять, как много раз раньше, как всегда, холодная ясность ума овладела его сознанием, в его действия вернулся осознанный расчет, и совершенно не стало эмоций. Больше ничего не произойдет - вот, что он знал точно.
Операция длилась еще целый месяц. Уже через сутки полк забрался куда-то на высоту свыше четырех тысяч метров, потом он разделился на батальоны и роты. Моджахеды покидали этот район, но их настигала дальнобойная артиллерия и авиация, и многие из них навсегда остались на горных склонах Панджшера. Вместе со своими кишлаками были разгромлены две или три так называемые банды.
К себе домой, в расположение, рота вернулась в конце июля. После бани и торжественного ужина да еще с самогоном, Маркелов проспал без тревог и сновидений часов двенадцать и проснулся свежим. В молодом организме силы восстанавливаются быстро, тем более, что и старшина татарин позаботился о своих офицерах на славу, уж постарался. Белоснежные простыни после камней и песчаника казались верхом роскоши, а рагу из свежего мяса и манты - шедевром кулинарного искусства, кстати, где взял мясо, старшина так и не признался. В далеком далеке остался и мгновенный росчерк душманской пули и белый срез качающейся ветки: сколько всего случилось в этой войне, разве сочтешь, и разве можно в ней выжить, если помнить все события ожогами нервных окончаний. Душа черствела и становилась невосприимчивой, этим и спасалась от разрушения.
На следующий день, когда ротный приступил к своим обычным обязанностям, к нему обратился солдат из отделения Хорошева и сбивчиво объяснил, что вот, мол, гроб и личные вещи отправили, а фотографии и записную книжку забыли, наверное, не нашли. Да, теперь это будет храниться у командира роты, он знает, как поступить с последней памятью. Оставшиеся документы своего сержанта Маркелов мог бы отправить и почтой, но по неясной причине делать этого не стал, а положил в свой чемодан на будущее.
Прошло несколько лет. Он вернулся домой почти без царапин, если не считать, что у него начинала "съезжать крыша", когда рядом творились предательство и хамство. По этой причине почти сразу уволился из армии, кроме того, его опыт оказался никому не нужен в мирной стране. И самая главная потеря заключалась в том, что у него не стало предчувст...Читать дальше »
Gismeteo