Стихи и проза - 70-я Отдельная Гвардейская Мотострелковая Бригада

« 1 2 ... 20 21 22 23 24 ... 30 31 »

21 Ноя 2014

Александр Сорокин. Странствия разных лет
Вспоминая Кандагар часть2
В детстве мне впервые довелось побывать в Волгограде. Уже тогда заросший бурьяном дикий Мамаев курган энергично перевоплощали в нынешний наглухо забетонированный мемориал, но вот, поди ж ты, под ногой на землистом склоне обнажилась стреляная гильза, свидетельница дней Сталинградской битвы.
Понимаю, что несопоставим масштаб событий и политический их смысл. Но гильзу, поднятую в Афганистане на заставе Гундиган, храню сейчас рядом с той, сталинградской.
Нужно выехать из Кандагара на гератскую дорогу. Обогнуть выступ горы, к которому довольно нелепо приткнулись большие цистерны заброшенного нынче афганского нефтехранилища. Вполне возможно, что на этом недлинном пути вас обстреляют из прилегающей к дороге «зеленки» – минами или пулеметным огнем. Такое здесь случается почти ежедневно. По обе стороны шоссе громоздятся завалы обгорелого металла – ржавые остовы грузовиков, развороченные пулями и осколками цистерны «наливников», изуродованная военная техника. Даже подбитый танк стоит, уткнувшись стволом орудия в кювет. Останки выложены брустверами вдоль дороги, по обе стороны. В какой-то мере они защищают движущийся транспорт от новых прицельных обстрелов.
Вскоре справа возникает изрытая траншеями, огневыми позициями, укрытиями и укреплениями горушка. Название Гундиган дано этой заставе по имени существовавшего рядом кишлака. Кишлак разбит, жители его покинули. Пройдя между руинами глинобитных толстых дувалов, видишь пробитые и обрушившиеся купола крыш. Сквозь проломы видны заглубленные от южной жары в землю помещения, лишенные жизни. Лишь мусор, веера хвостовиков от разорвавшихся снарядов и мин, груды осколков. Некоторые куски железа впились в стены, да так и застряли в глиняной толще.
Застава – одна из многих на этой дороге – обеспечивает прохождение колонн автомашин. На Кишкинахуд, Гиришк, Лашкаргах (между собой его тут запросто именуют Лошкаревкой).
Мне рассказывали, что поначалу, когда заставу два года назад поставили, обстановка была крайне скверной. Доставалось не только колоннам на шоссе, но, не желая примириться с существованием на Гундигане нашего поста, били и по нему с восхода до заката. Минами, реактивными снарядами.
Теперь здесь под ногами металла больше, чем камней. Если бы пришли на эту горушку школьники, собирающие лом, то одного лишь железа запросто набрали бы на «пионерский» тепловоз. Да еще вагон цветного металла – стреляных гильз.
Выстрелы вблизи и поодаль бухают и сегодня.
– Это не по нам, – отмахивается рукой старший лейтенант Игорь Дарченков. – Сейчас гора-а-аздо спокойнее. Шафаят, пожалуй, уже недели три не было обстрелов, а?
Игорь с командиром подразделения старшим лейтенантом Шафаятом Расуловым – давние друзья. Вместе учились в Баку в военном училище, вместе попали сюда. Что ни говори, мирок заставы довольно замкнут, недолго и между друзьями возникнуть психологической напряженности, тем более, что нервные нагрузки тут велики. Как у них с этой проблемой? Уверяют, что проблемы нет. В Союзе, мол, люди более духовно разобщены. А здесь – вся жизнь бок о бок, плечо товарища всегда рядом, в любой момент может понадобиться. Сплоченность необходима, мелким дрязгам места нет.

Шафаят Расулов рассказывает:
– Стараемся договориться со стариками из кишлаков, убедить людей, что лучше жить мирно, не обострять отношения. Мы ведь им зла не желаем. Не всегда наша «дипломатия» срабатывает – ведь за то, что они по нам стреляют, минируют дорогу, им готовы хорошо заплатить. Но вот с этим ближним кишлаком, он называется Мирбазар, договориться удалось, хотя, по нашим данным, более половины жителей настроены не в пользу народной власти. Мы им не препятствуем ходить к воде и земельным наделам, пасти скот. Помогаем чем можем. А они не стреляют, не ставят мин, иной раз даже тайком предупреждают, если приходят «чужие» и готовят нам неприятности… Я в этот кишлак чай пить хожу.
– Может, сходим? – предлагаю я, не особенно, впрочем, рассчитывая на согласие командира. Всё же кишлак, хотя и не стреляет, но и не «сочувствует». Мало ли…
– Хочешь? Пошли! – невозмутимо говорит Шафаят. Он откладывает в сторону автомат и берет чётки. Это такой замкнутый кольцом шнурок, на который нанизано тридцать три жёлтых пластмассовых косточки. Если мусульманин хочет, чтобы его просьба на небесах была услышана, нужно, перебирая косточки, многократно повторить имя Аллаха.
– У нас другой счет, – смеется Шафаят. – Январь, февраль, матр, апрель… Сколько месяцев осталось до замены.
По крутой тропе спускаемся вниз, пересекаем шоссе. И вот мы в «кантине» на окраине кишлака. Так на юге Афганистана называют лавки-дуканы. Здесь хозяйничает юный дуканщик Нико, ему всего 14 лет. Уж не знаю, что сталось с его родителями – восемь лет войны многих юных афганцев оставили сиротами, разбросали и размежевали тысячи семей. Допытываться я не стал.
– Как идет торговля, Нико?
Парнишка знает несколько десятков русских слов, а Расулову родной азербайджанский язык помогает как-то объясняться и на местном наречии.
– Торговля – хорошо! – улыбаясь, отвечает мальчик.
– Ты знаешь, что шурави скоро уйдут из Афганистана? Лучше тогда пойдет торговля или хуже?
Нико, поразмыслив. Говорит, что когда не будет войны, для торговых дел станет лучше. И, к нашему изумлению, добавляет:
– Кончится война – поеду в Москву учиться!
Оказывается, ему пообещал это брат, который работает в Кабуле в министерстве просвещения.
Пьем чай, но он, впрочем, не слишком хорош. Хозяина можно извинить – афганцы больше привычны к зеленому чаю, а для нас второпях был заварен чёрный. Прибежали и уселись перед лавкой на корточках десятка полтора ребятишек, пришли несколько мужчин – ведут с моим спутником деловые переговоры.
– Просят разрешения пасти баранов у дороги, – поясняет Шафаят. – Я не против, но предупредил: ближе двадцати метров к шоссе не подходите. А то потом невесть откуда мины появляются.
У затененной стены невозмутимо сидит старик в белой чалме. Хранит молчание, но маленькие глаза то и дело взглядывают остро и внимательно. Белая чалма – свидетельство того, что мусульманин совершил паломничество в Мекку. Спрашиваю одного из мужчин, что нужно для осуществления этого заветного стремления каждого правоверногою
– Сто тысяч афгани, – переводит Шафаят ответ. – Кроме того, сейчас ехать мешает война. После войны другое дело…

Костю Чернова я разыскал в Кабуле, в центральном военном госпитале. Крупный, сильный, рыжеволосый парень. В разряд ходячих он пока не попал, с койки не поднимается. Две недели назад Костя лишился ноги как раз-таки на заставе Гундиган. Мне показывали место, где сапера подстерегла мина. На обочине шоссе, недалеко от тропинки, по которой я прогулялся с дружественным визитом в «мирный» кишлак.
– Саперов на заставе двое, – поясняет Костя. – Каждое утро мы выходили «щупать» трехкилометровый участок дороги. Много ли мин? О, почти каждый день находили, да не по одной! Обезвреживать случалось и мины, и «эрэсы» – управляемые реактивные снаряды. Их устанавливают у дороги, сбоку, а провода идут далеко в «зеленку». Проходит по дороге «броня» – снаряд бьет по ней.
В то утро по Чернову начал стрелять снайпер. Сапер для моджахедов – фигура крайне неприятная. Во-первых, сама мина денег стоит, а во-вторых, если на мине подорвется БТР или танк, то хорошо платят. Вот и охотятся на наших саперов. Костя вынужден был сползти с дороги , решил укрыться от пуль за цистерной брошенного неподалеку подбитого бензовоза. Тут-то и ждала его мина. Специально ставили, в расчете, чтобы загнать туда сапера. Подловили, словом.
– Сразу и не сообразил, что ногу оторвало. Потом смотрю: лежит, в кроссовке… Подобрал… Ну, куда ее?.. Крикнул, санинструктор Юра ко мне прибежал… Я подорвался, а тот, кто мину ставил, деньги получил. За сапера им платят больше, чем за обычного солдата…
Мать Константина живет сейчас в Томской области, а отец – в Кемеровской области, в Мариинске. Есть брат, служит здесь же, на афганской земле, в Джелалабаде. Тоже местечко – не сахар. В Томске, где Костя учился в профтехучилище «на повара», живет девушка Юля. Пока служил на Гундигане, получал от нее письма почти ежедневно.
– А здесь?
Он молчит, а потом объясняет:
– Я ведь отсюда, из госпиталя, еще никому не писал. Ни матери, ни отуцу, ни ей. Она, наверное, по прежнему адресу пишет. Ребята потом перешлют…
На соседней койке – рядовой Андрей Глухов. Ему осколки мины перебили руку и ногу. Врачи парня основательно «починили», вероятно, он сможет войти в родной дом (в Целиноградской области) на своих ногах. У Кости Чернова такой перспективы нет. И парню, который не боялся ползти под обстрелом по заминированной дороге, страшно взять ручк... Читать дальше »

Просмотров: 87 Категория: Проза

Подробнее

Вспоминая Кандагар

20 Ноя 2014

Александр Сорокин. Странствия разных лет

Вспоминая Кандагар часть 1

Снимок сделан фотокорреспондентом Виктором Грызыхиным в феврале 1988 года, примерно за год до вывода советских войск из Афганистана. Это Кабул, один из блок-постов неподалеку от штаба 40-й армии (бывший дворец Амина).

Я на снимке слева, в центре редактор газеты "Кузнецкий край" (тогда еще "Комсомолец Кузбасса") Евгений Богданов, а справа - офицер батальона охраны Ковалев, который нас сопровождал. Что сейчас с Ковалевым, не ведаю, а вот Женя Богданов в июне 2006 года, к нашей печали, умер...

Здесь - фрагменты давних моих репортажей с афганской войны, опубликованных в мае 1988 года в областной газете "Кузбасс".

– В Кандагар собрался? Славный город, ей Богу! Могут влепить пулю на улице среди бела дня. У них там, кажется, новый замполит. Прежний на мине подорвался. Повредил позвоночник…

Подполковник Соснов взялся подбросить меня на машине до аэродрома и попутно таким вот образом обогащал информацией. Впрочем, вскоре резкий поворот УАЗика на одной из кабульских площадей дал новую тему разговора.

– Здесь продают невест, – указал Соснов на небольшой скверик слева. – За пятьдесят-шестьдесят тысяч можно купить вполне симпатичную. А красивая девушка из влиятельной семьи стоит до миллиона афганей. Как «мерседес»… Между прочим, за новый наш автомат Калашникова моджахеды готовы заплатить тысяч сто пятьдесят. Вполне хватит бедному крестьянину какую-никакую жену купить, да еще на свадьбу деньги останутся… Вот недавно был такой случай. Захватили наши ребята в бою пулемет. А у него примета: одна ручка повреждена и подремонтирована. Смотрят: ба, да этот пулемет мы уже отбивали месяц назад. Сверили по номеру. Точно так. Пулемет был тогда передан в одну из частей Афганской народной армии. Те поставили его на дальнюю заставу. Солдаты с заставы оправдываются: «Душманы напали, отобрали пулемет…» Поди разберись, правда или нет. Пулемет-то подороже автомата…

В Кандагар мне удалось вылететь лишь ночью. Дело в том, что провинциальные аэродромы Афганистана небезопасны, и потому транспортные самолеты и вертолеты по внутренним линиям летают именно по ночам. Уходят в темное небо без огней, освещение в кабине и отсеках еще на взлете напрочь выключают. Если ночь лунная, по гулу двигателей иногда можно полуувидеть-полуугадать с земли черную распластанную тень над головой.

Сначала во тьме под крылом пассажиры долго препирались с молодым усталым капитаном, помощником коменданта аэропорта. Подсвечивая список фонариком, капитан вычеркивал лишних, приводя число пассажиров в соответствие с числом имеющихся парашютов. Два рассерженных подполковника и прапорщик с автомобильными петлицами были безжалостно отринуты. Как-то тревожно стало: неужто в самом деле парашюты в полете столь необходимая и часто употребляемая штука?

Еще более тревожной была обращенная к пассажирам речь одного из летчиков. Мы сидели с парашютами на груди, а он, в пятнистой куртке маскировочной расцветки, вышел к нам. Подробно и просто-таки художественно рассказал, как выдергивать красное кольцо, как подгибать ноги при приземлении, как падать, если купол поволочится по земле.

– Собираться внизу вокруг нас, пятнистых. У нас есть рация, оружие. Вызовем спасательную группу и, если что, будем отстреливаться. Имейте в виду, покидать самолет нужно быстро, не мешкая. Времени в запасе может оказаться немного, а после вас, пассажиров, прыгать экипажу.

С непривычки впечатление эта речь произвела на меня сильное. Самолет пошел на взлет, погас свет, и до самого Кандагара я время от времени ощупывал красное кольцо на груди, стараясь не забыть, что при падении следует подогнуть ноги…

Положение исламских женщин, пожалуй, лучше наблюдать не в Кабуле. Столица уже отчасти раскрепостилась, хлебнула цивилизации, и на улицах видишь довольно много женщин, отказавшихся от чадры. В Кандагаре такое позволяют себе лишь ветхие старухи да маленькие девочки. Город я пересек из конца в конец дважды. Первый раз в бронетранспортере, разглядывая прохожих, разбитые дома. Искалеченные дувалы, покореженные столбы через узкие прорези смотровых щелей. Второй раз сверху, сидя на броне.

Так и не решил, что же безопасней: сидеть на броне или внутри. В Кабуле не слышишь на улицах выстрелов, а здесь, в Кандагаре, пальба вблизи и поодаль не прекращается. Если сидишь сверху, может невзначай зацепить пулей или осколком, а то и специально, персонально в тебя выстрелят. Но зато при наезде на мину , что тоже довольно вероятно, несдобровать тем, кто внутри. Фугасная мина подбрасывает хоть БТР, хоть танк, как игрушку. Говорят, башня иной раз отлетает на десятки метров. С брони людей разбрасывает, но все же можно уцелеть, отделаться контузией или травмой.

О минах разговор особый. Вот посреди шоссе, ведущего от недалекой пакистанской границы к городу, глубокая яма диаметром метра полтора. Наш БТР, не снижая довольно высокой скорости, объезжает рытвину, а подполковник Валерий Полторабатько, заместитель командира 70-й отдельной мотострелковой бригады, поясняет мне:

– Фугас. Сегодня утром саперы обнаружили и взорвали. Вынимать опасно: стоят несколько мин одна над другой, верхняя привязана к взрывателю нижней. Расчет на неизвлекаемость…

Подполковник в Афгане третий год. Три ранения. Три контузии. Осколок, который врачи так и не рискнули вынуть из шеи. Три ордена Красной Звезды.

…Кандагар – древний город. Две с лишним тысячи лет назад Александр Македонский построил здесь свою Александрию-Арахозию на месте уже существовавшего поселения. Историки сообщают, что в 1738 году персы превратили процветающий город в развалины, но уже через несколько лет он возродился и стал первой столицей самостоятельного афганского государства.

Не знаю, какую технику два с половиной века назад использовал для разрушения персидский Надир-шах Афшар. Полагаю, что сегодняшние руины, сотворенные с помощью бомб, мин, снарядов, шаха вполне удовлетворили бы. На так называемой Черной площади, где справа высится глухая стена тюрьмы, а слева к дороге подступает «зеленка» (так называют заросли, опасные тем, что позволяют моджахедам приблизиться к дороге скрытно), вижу чуть ли не прозрачные от пробоин скелеты домов. Кажется, нет в городе забора, неотмеченного пробоинами или оспинами от пуль и осколков.

Улицы Кандагара кое-где обсажены кедрами. Это настоящие кедры, хотя и похожие по виду на кедровую сосну, которую именуют кедром у нас в Сибири. Крутятся возле домов ребятишки, торгуют лавки. То и дело тарахтят мимо укрытые затейливыми пологами мотоколяски. Лошадки, украшенные яркими красными помпонами и цветами, влекут за собой повозки-такси. Словом, город пытается жить, хотя от ощущения войны и опасности тут укрыться негде. Метрах в трехстах, прямо в черте города, слышится уверенное хлопанье миномета. Кто стреляет? Куда? Из «зеленки» доносится стук пулемета. В той же стороне слышны разрывы – это по пулемету бьет артиллерия Афганской народной армии.

Подполковник Полторабатько вынужден ездить здесь почти ежедневно – он отвечает за прохождение через город наших колонн с нефтепродуктами, грузами, продовольствием. Пояснения моего экскурсовода весьма своеобразны:

– Вот справа один из знаменитых кандагарских базаров. Как-то шла колонна наших грузовиков, и вдруг ворота базара открываются, оттуданачинает в упор бить по колонне пулемет… А вот на этом месте мы позавчера сорок минут вели бой… Видишь голубой купол за дувалами? Это знаменитый мавзолей Ахмед-шаха Дуррани… А вот здесь вчера подбили наш бензовоз-«наливник»…

Можно ли рассчитывать на сохранность города в такой обстановке? Некоторые кварталы центра, впрочем, выглядят более целыми. Но вслед за ними можно видеть и полностью разрушенные. Будь город застроен по-европейски, впечатление, наверное, было бы еще более угнетающим, чем при виде этих глинистого цвета развалин. Они как наросты на желто-бурой поверхности земли, лишены признаков времени, привычных черт нашего столетия…

БТР, вырвавшись из города, мчит по шоссе. Ветер шумит в ушах, и, кажется, начни сейчас свистеть рядом пули – не услышишь. Слева, возле кишлака, вздымается вдруг белесое облако взрыва. Это из «зеленки», через наши головы, кто-то послал туда реактивный снаряд. Вот и ответное послание: рядом с кишлаком несколько легких дымков пушечных залпов. Это через наши головы пушки правительственных войск бьют по зарослям… Фейерверки девятого года войны.

В комнатке жилого модуля, сверх меры украшенной отработанными кружевами парашютов, собрались кузбассовцы – командир вертолетного звена капитан Василий Макаренко, штурман Сергей Муратов, летчик-штурман Алексей Есин. Родители Василия живут в поселке Улус-Мозжуха близ Кемерова. Первые навыки вертолетного дела получил он в Кемеровском аэроклубе ДОСААФ. Сергей – кемеровчанин. Алексей – из ... Читать дальше »

Просмотров: 114 Категория: Проза

Подробнее

Творчество Ветеранов	18 Ноя 2014

Алескендер Рамазанов Родная афганская пыль ОТ АВТОРА Войны возбуждают. Чаще всего их затевают хитроумные стариканы, вегетарианцы, содомиты и другие лица с порочными сексуальными наклонностями, представляя битвой добра со злом. Ложь – кормилица и любовница всех войн. Правда (до, на и после) войны – у каждого своя. Божьи заповеди отменяются приказом военачальников. Боги на войне разные, а вера одна. Все умирают вовремя. Трупы пахнут плохо. Победитель платит дважды. Справедливость войны прямо пропорциональна ее жестокости. Автор отдает себе отчет в том, что ветеранам эти выписки из их же воспоминаний не нужны, а юношеству, возможно, будут полезны, поскольку «война – дело молодых», и выражает искреннюю признательность читателям за военные подвиги в настоящем и будущем. ФОРМА НОМЕР ВОСЕМЬ «Форма номер восемь. Что украли (точнее: «спиз…ли»), то и носим!» Разумеется, речь идет об экипировке во время боевых действий, в колоннах, на точках. Носили почти все, что было в Советской Армии, в том числе в авиации и спецподразделениях, но в самых немыслимых для мирного времени сочетаниях. Среди причин можно выделить две: явное несоответствие уставных комплектов обмундирования климатическим и боевым условиям и завышенные сроки замены. А попробуйте при 45–50 градусах тепла в тени натянуть полубрезентовую куртку и такие же шаровары, да упаковать ноги в кирзовые ботинки на резиновой подошве! А потом побегать по горкам, но уже не в тени и не для сдачи норматива. Конечно, единая форма одежды, четкие знаки различия – это все признаки регулярной армии, но только в мирное время. С развитием партизанской тактики и оптики для снайперских винтовок ситуация меняется. Панама – отличный головной убор для юга. Но обвисающие поля затрудняли обзор, особенно при ветреной погоде. Обрезать поля! Жарко – укоротить рукава форменной рубашки, располосовать на спине для вентиляции. Ботинки не дышат – пробить дырочки с той же целью, и так далее… «Зимой носил сапоги, брюки от парадного обмундирования, они теплее, панаму». «Заменили резиновую подошву на пластиковую, типа каучука. Обувь стала легче, но ноги промерзали. У печки или в золе – плавились на глазах». «Достал КЗС (костюм защитный сетчатый), выстирал, чтобы пропитка ушла. На два выхода хватило. Потом разрезал и перешил на шаровары и куртку камуфлированный комбинезон. Надо брать двумя размерами больше. Он прочный, год прослужил». «Спасательный жилет на голом пузе и шлемофон!» «Ботинки чешские. Все остальное – наше. Если хорошо застирать, то дышало нормально. Очки мотоциклетные, или солнечные, когда на броне сидишь». «Кроссовки. Не покупал, конечно. Панама обрезанная, маскхалат-комбез». «На развод строились в «форме номер восемь…», на боевые так же ходили. Но пришел новый комбат, и на построение – строго по форме». «На боевые ходили – кто во что привык и в чем фартило. У меня летом – распиленный на рубашку и брюки маскхалат (не «сеточка», штаны и верх раздельные, этот было труднее достать), а на ногах «Кимры» – лучшие кроссовки, которые я встречал! А мои пехотинцы носились по кандагарской «зеленке»… в прикроватных тапочках! Пришивали на пятку ремешок брезентовый – и вперед! Конечно, мы выглядели на боевых как партизаны. Жаль – но экипировка наша ни к черту!» «Кроссовки, кеды – приобретали сами, но нам не давали их носить, много было инцидентов по этой теме. Сгори и мучайся, ты солдат, и должен стойко переносить все тягости своего положения!» «Приехал генерал из боевой подготовки и твердо сказал – на боевые можно в кроссовках и в любой удобной обуви. Помнится, фамилия была – Печевой». «Было всякое – то каски в обязаловку, то сиди в броне, как в мышеловке. Побегайте по «зеленке» в каске, мудаки-уставники!» «Две недели отходил в горных ботинках. Тяжелые, грубые. Достал кеды – красота, и по сухой траве на склоне не скользят». «Видел бронежилет, который телепался на ветру, как распашонка. Вроде броник, а пластин нет. И начальство довольно, и боец одет». «Спасжилеты на голое тело, вместо пенопласта – магазины. Шаровары, кеды, берет пятнистый». «Заставили каски обшивать песчанкой, для маскировки. На постах носили. На боевых прятали поглубже в броню». «Летом маскхалат и, конечно, кроссовки или, на худой конец, тапочки, за которые почему-то офицеры нас не жаловали». «Афганцы шили под наш бушлат подкладку из овчины. Недорого и очень теплая. На броне спасала». «Были в горах, на дальних заставах, три с половиной месяца, спустились вниз и сразу, через батальон, на заставу в кишлак. Перед батальоном встали: «афонские» свитера, халаты, ободранные кроссовки, тельники драные. Комбат вышел: «Так… Этих партизан ни х. я в батальон не пускать». «У нас в Газни танкистов и разведчиков не сильно ущемляли насчет формы. Конечно, гордостью был танковый бушлат, а если он, конечно, еще с капюшоном, то вообще!» «Восемьдесят первый, лето: панама, рубашка офицерская (рукава обрезал), шаровары, ботинки (солдат подарил, трофейные, но крепкие); на боевые – в старом хэбэ (хлопчатобумажное обмундирование), но в ранец укладывал рубашку и кусок легкой ткани, от солнца, если на горках сидеть. Осень-зима: куртка от «танкача», черная (скорее уже седая, в наследство перешла), каскетка. На выходах – танковый комбез, сапоги с обрезанным голенищем». «Купил афганский свитер из верблюжьей шерсти. Он все рубашки прокалывал и страшно вонял бараном». «Предпочитал халат таджикский и «красы». «В июле, помнится, 1981 года начальник штаба дивизии кричал прилюдно на комсомольца, который в Кабуле раздобыл «эксперименталку»: «Это что еще за петух патлатый, нашил карманы. Снять!» А переодели всех в новую форму в середине 1982-го». «На заставе ходили в форме, ботинки или сапоги со шнуровкой. На засады и выходы в горы в кроссовках, сапогах, ботинках – кому что нравится. Ну и, конечно же, горный костюм». «Ботинки пакистанские, коричневые, кожаные. Известно, где их брали! Зимой – танковая куртка, шарф, горная шапочка пуховая, двойной вязки». «На «боевых» летом ходили в КЗС и кроссовках, зимой – горный костюм со свитером из верблюжьей шерсти и берцы. В повседневной жизни – так называемое экспериментальное хэбэ, чешские летние туфли (форменные), зимой – бушлат и шапка». «Маскхалат на голое тело, вываренный, чтобы зеленого на нем не было, лифчик с магазинами». В батальоне: голый торс, тапочки; в колонне: голый торс, тапочки, кроссовки или берцы; на операциях: все, в чем удобно передвигаться. «Офицеры на боевых носили солдатские бушлаты с нарисованными ручкой звездочками и солдатские ремни». «Зимой – солдатские сапоги. Летом – кроссовки и маскхалат». «Купил в «чипке» «Адидас». Сходил в горы – пипец настал. Подвернулся случай купить кимрские кроссовки. Вещь!» «Шлепанцы иранские – резиновые. Отпечаток подошвы в пыли – будто осел подкованный прошел!» «В жаркое время: трусы, майка, тапочки из кирзы, ремень (обязательно!), панама, если выходишь за капонир». «У нас на станциях многие носили тельники. Так и к начальству выходили». «В расположении группы носили полевую форму Советской Армии. А когда выезжали, в песках форма одежды любая. Но тоже доходило до абсурда: будь ты в трусах, но чтоб при себе был противогаз!» БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ По-всякому было. Кому – первый бой и «вечная память» заодно. Кто и обстрел за боевое крещение считал. Солдат войну не ищет и не выбирает. Она сама – сваха заядлая! Можно только вспомнить, что пополнение, мало-мальски обученное особенностям боевых действий в горно-пустынной местности, на афганском опыте, начало поступать только осенью 1981 года и только из учебных частей ТуркВО. До этого в основном личный состав прибывал в 40-ю армию после двухмесячного – в лучшем случае – «курса молодого бойца», сопряженного с хозяйственными и строительными работами. «В августе 1980-го, в самом начале. Два месяца прослужил: все нормально. А тут и крещение, и ранение, и списание. Потом под Кишимом рота разведчиков полегла вся, а нас на выручку подняли. «Духи», будто знали, что мы подходим, встретили конкретно!» «В июне 1981-го пошли первый раз без дембелей на Джелалабад. На перевале накрыли «духи». Итог: один убитый, один раненый и восемь машин сожжены. Это был второй месяц службы в Афгане». «Заходим в Центральный Баглан. Вдруг из-за дувала появляется голова в черной чалме. Поравнялись – и шею как огнем обожгло, потом грохот выстрела. Стрелку: «Огонь!», а он: «Все в пыли, ничего не вижу». Тормозим, дали несколько очередей по дувалу. Доскочили до Северного Баглана. Там КП роты. Зашли. Ротный: «Вы сумасшедшие? На праздники все блоки сняли. Тут с блоками мочат, а так… Ну, буду держать вас на связи». Все дружно осмотрели опаленный воротник бушлата. Повезло!» «Весна 1981-го. Сопровождаем колонну с продуктами на Чагчаран. Сидим с другом на броне. На перевале слышим хлопки, не придали значения. А офицеры потихоньку вниз и передние люки закрыли. Вдруг несколько пуль попадают в броню, издают противный свист. Как мы нырнули одновременно в задний люк, не помню. Наверное, как суслики. Все в броне хохочут над нами, а мы в себя прийти не можем». «Гора Нарай. Весна 1984 года. Не вспомню, зачем туда пошли. Было четыре БМД, на горной дороге, первая подорвалась, ничего не осталось от машины и людей. Сразу же третья, там живые остались ребята. Я был на второй. Собрали останки (от кого что: мозги, кишки – не разобрать). Повернули домой». «Летом 1984-го, рядом с Ургуном. Брали караван из засады. Первый раз обосрался. Лежу за камнем, а тут перед глазами душара вырос. Метнулся, все по нему стреляют, но так и ушел. От их огня никто не пострадал. Вызвали артиллерию – мондец каравану. А рядом со мной «дед» из РПГ-7 шарахнул. Вот тут я и получил «крещение», зацеп... Читать дальше »
Просмотров: 76 Категория: Проза	Подробнее

Мы бригада	17 Ноя 2014

Владимир Лукинов Отрывки из повести Мы бригада Кандагар Коварная фауна После дождей на нас внезапно "свалилась" весна. Словно по команде, декорации сменились. Только вчера нас окружала унылая желто-коричневая равнина, а, по утру, уже проснулись на цветочной клумбе! Невзрачные кочки, о которые мы постоянно спотыкались по дороге в баню, вдруг превратились в цветущие шары. Кругом запахло элитным парфюмом, а мне захотелось стать поэтом. Оказалось, весна - здесь самое прекрасное время года! Словно для контраста и вселенской гармонии, из-под земли тут же полезла и всякая нечисть. Особенно досаждали фаланги - здоровенные, почти с ладонь, мерзкие, волосатые, желто-зеленые пауки .Поговаривали, что они питаются всякой падалью и на челюстях у них смертоносный трупный яд. Как бы подтверждая это, пауки постоянно шевелили своими саблевидными челюстями, словно дожевывая чьи-то останки. Челюсти действительно внушали опасения. Подсунутый им газетный лист фаланги запросто дырявили, как компостер в трамвае. Щелк, и на листе - две аккуратные дырочки: получите! В сравнении с ними, наши южнорусские тарантулы - просто миляги! Этакие маленькие плюшевые мишки, которых так и хочется затискать. Фаланг я встречал и раньше, на Кушке. Правда, не живьем, а в форме оригинальных сувениров. Залитые эпоксидной смолой и отполированные в изящный диск умелыми солдатскими руками, они хранились в каждом дембельском чемодане. "Дембельский набор" также включал: пепельницу из панциря степной черепахи и несколько цветных фото, сделанных расторопным фотографом. Обязательная - у кушкинского Креста, а другая - с беззубой коброй (это кто знает) на фоне цветущих маков. Поэтому фаланги у местных умельцев были в дефиците, а у нас, под Кандагаром, был их явный перебор. Столько мерзких тварей в одном месте я не встречал. Особенно им полюбилась наша офицерская палатка, где было сухо и тепло. Самое паучье место! Фаланги ползали под ногами, заползали в сапоги, полевые сумки, тумбочки, под подушки, забирались на стены и потолок, норовя свалиться на голову. Давили их с противным хрустом, но подходили новые резервы. Всегда с улыбкой вспоминаю один вечер. Магнитофон молчит, карты заброшены, в офицерской палатке, наконец, - тишина. Кто-то уже спит, кто-то еще читает. В общем - идиллия. По потолку, по своим делам, мерно перебирая лапками, степенно ползет здоровенная фаланга. Не иначе, их воевода. Зная любимейшую паучью забаву падать нам на голову, решаем стряхнуть гада. Но как? До потолка не достать! Выход находит взводный Витя Павленко. Берет гитару за гриф, залезает на кровать и давай ей тыкать по врагу. Но не тут-то было! Враг оказался опытный и, как оказалось, проворный. Вместо того, чтобы позорно свалиться на пол и быть раздавленным, паучина вдруг быстро-быстро побежал по гитаре, по грифу, прямо на руку Павленко! Витька, истошно заорав, швыряет гитару; та, жалобно звеня, падает прямо на спящего соседа; тот вскакивает, как ужаленный; гитара, дребезжа, летит дальше, а Павленко, не разбирая дороги, по кроватям с офицерами, несется к выходу! Мат, крики, кто-то спросонья хватает автомат, с улицы прибегают курцы - настоящий сумасшедший дом! Чуть погодя, виновато улыбаясь, возвращается Павленко, растрепанный, но живой. Его обматерили, зловредного паука изловили и садистски раздавили. Однако вскоре, на белоснежном потолке, желто-зелеными кляксами, вновь замаячили очередные "диверсанты". В следующий раз с этой нечистью, я столкнулся летом, где-то под Нагаханом, на поле, имевшим у афганцев, как оказалось, дурную славу. Там, по незнанию, наша рота остановилась на ночевку. Бойцы, как всегда, разожгли костерки из банок с бензином, стали греть сухпай, кипятить чаек. Обычные разговоры, шутки... Вдруг, разговоры стали по-немногу стихать, послышался какой-то странный шелест. Все насторожились, вглядываясь в темноту. Вдруг, из мрака, на свет, мерно шевеля лапками, двинулась серо-зеленая волна этих тварей! Казалось, земля вдруг ожила и зашевелилась! Все ожесточенно бросились их топтать. Бесполезно! Наверное, со стороны это выглядело даже забавно, как пляски индейцев у костра. Но нам было не до смеха. Чтобы не остаться без ужина, пришлось срочно менять позицию. Другой напастью были змеи. Те почему-то облюбовали палатки бойцов, на ночь сползаясь погреться у печки и дурея от солдатских портянок. Истопники, ранее спокойно кимарившие у потухших печек, теперь, вытаращив глаза, всю ночь добросовестно кочегарили, держа наготове саперную лопатку. Зато по утру, как боевой трофей, с гордостью выносили пару-тройку обезглавленных тварей. Было даже негласное соревнование: чья палатка круче. Весна неожиданно закончилась, как и началась. Змеи с фалангами исчезли, и все облегченно вздохнули, но, как оказалось, зря: появились термиты, такие белесые муравьи. Те пакостили втихую, когда предпринять что-то было уже поздно. Как-то полез за какой-то мелочью в свой чемодан, что засунул под кровать, на галечник. Давно не открывал, чтоб душу не бередить: чемодан так и благоухал былой бабочинской колбаской! Слюнями истечешь! Открываю, а там... "...! ...! ...!" В такие минуты всегда жалею, что в совершенстве не владею "вторым русским": так бы душу облегчило! Это ж надо! Местная фауна, в лице термитов, обгрызла в труху полы шинели, конспекты, справочный материал, а главное, сожрала начисто протоколы партийных собраний роты! Все было погрызано, кроме Боевого Устава, видать, не по зубам. Зато от протоколов собраний, толстой, прошнурованной и пронумерованной тетради, осталась только клеенчатая обложка с веревочкой и печатью "для пакетов"! Что делать? Тетрадь - строгой отчетности, любимое "блюдо" проверяющих политотдела. Придется восстанавливать заново, придумывать, кто что сказал. Это столько ненужной возни! И где теперь достанешь такую тетрадь? Идти на поклон в политотдел? Кто ж там поверит байке про термитов? Эх, не везет же мне с этой афганской фауной! Странно, но через год, в какой-то мере благодаря этой фауне, начальник политотдела решил выдвинуть меня на должность замполита батальона. Во, как!
Просмотров: 118 Категория: Проза	Подробнее

Творчество ветеранов	11 Ноя 2014

Лукинов Владимир Анатольевич "Кандагар: как все начиналось... Взгляд лейтенанта" КАБУЛЬСКИЕ НАПОЛЕОНЫ К нам, в рейд, приехал штабник - майор из Кабула - "наполеонить": за орденами или карьерой. Именно такое впечатление у нас сразу сложилось. "Мутная" личность, то ли из разведотдела, то ли еще откуда, зато гонора - на десять генералов с "довеском". Таких "кабульских гостей" на моем веку в Афгане было двое. Как правило, для "игры в солдатики" рота поступала в их полное распоряжение. Причем,- в "темную". Даже мы, офицеры, как болванчики, не знали: "зачем" и "почему". Делай тупо, что начальство велит. И от этого на душе становилось особенно гадко. Отличались эти "засланцы" особой "кровожадностью", каким-то болезненно-ущербным желанием повластвовать над людьми, их жизнью и смертью. Может адреналина, а может, психиатра им не хватало в кабульских кабинетах, кто знает? Иногда, складывалось впечатление, что даже сами "наполеоны" не знали, чего они хотят. Спонтанность и непродуманность их решений всегда приводила к нашим потерям. Поэтому, приезд каждого такого "полководца" был для нас "черной меткой": появился - жди беды! С прибывшим майором мы долго колесим взад-вперед по дорогам и деревням, пока ему почему-то не приглянулся какой-то богатый дом на окраине. И с чего, вдруг? Такой же дом-крепость как и все, только значительно крупнее размером: где-то 50*50м в плане. По центру трехметровой стены - традиционная большая дверь, а над ней - башенка-пристройка с окошечком. Но дом приказано проверить. Наши стучаться в дверь: дверь не открывают. Пытаются вскрыть, и вдруг - выстрел! В упор! Уносим смертельно раненого в живот рядового Алланазарова. От нестерпимой боли тот просит, чтобы его добили. А "наполеон", казалось бы, даже обрадовался: есть повод! На штурм! Дверь взорвана, но из узкого коридора вновь звучат выстрелы. Ранен мл. с-т Синёв, выронивший там свой автомат. Залп "Шилки" - и ворота, башенка - присторойка, все превращается в груду глиняных обломков. "Шилка" тут же дырявит стену в другом месте, открывая нам проход во двор. Во дворе - убитые мужчины. Последние из защитников забаррикадировались в подвале. Достаем каким-то чудом оказавшийся у кого-то в запасе ящик с противотанковыми гранатами РКГ-3. Кто бы думал, что сгодятся? Куммулятивная граната срабатывает мгновенно, от препятствия. Жаров даже не успевает отдернуть из-за угла руку, как взрывная волна, крутанув его как флюгер, припечатывает об стенку! Но двери разносит вдребезги. Толик с бойцами врывается туда... На него, в рукопашную бросаются потерявшие рассудок оставшиеся в живых... Вот и все. Кончено. Уныло ждем вертолета за убитым и ранеными. После нас остается разоренный дом, плачущие женщины, их убитые мужчины, до последнего защищавшие свой родной кров. Кому все это надо? Вот такую "победу" мы потерпели, положив людей с обеих сторон ни за что, ни про что! Алланазаров - единственный сын у матери, что я ей напишу? На душе вновь становится гадко и грязно, словно с головой окунули в вонючее, несмываемое дерьмо. На майора глядим с плохо скрываемой ненавистью: "Наполеон" хренов! Тот старается "держать лицо", делая вид, что так и было задумано.Мы уезжаем, увозя "богатые" трофеи: "Бур", пистолет, да ружье "Байкал", оставив на замену, засыпанный обломками автомат Синёва. "Байкал" еще долго будет валяться у меня в чемодане, после того, как ротный расстреляет все патроны, охотясь на уток. На потрескавшемся ореховом прикладе "Байкала" навсегда запеклась кровь его владельцев, всякий раз напоминая мне этот трагический и позорный для нас бой. И нас там не забудут. Через пару месяцев там сожгут из гранатомета БТР нач.штаба Бартенева и это место навсегда станет чьей-то очередной "жопой". Второй "Наполеон" был уже подполковником. Даже страшно представить, если бы приехал генерал. Но генералы приезжали "наполеонить" уже в бригаду. И, главное, шло вроде бы все гладко, мы уже собирались в бригаду, как вдруг, штабной углядел какой-то домик высоко в горах, на огромной крутизне! И заело его любопытство: что же это там такое? Чего бы не проверить, тем более, что солдатики-то под боком! И нам ставится задача. Дело - гиблое, и к бабке не ходи: без разведки, артиллерии, без поддержки с воздуха, в горах, где нужна специальная подготовка и снаряжение! Мы же - обычная пехота, для нас простой холм - уже гора! Вот тогда-то я впервые и понял, что чувствуют приговоренные к смерти. На душе - полная безнадега. Мы - к ротному: " Командир, это же - "ЖОПА!"" Тот только отмахивается: "Да сам знаю! Видно мужику орденок на грудь захотелось!" Идет к комбату, тот - к "наполеону", что-то долго обсуждают в сторонке. Ну а мы обреченно собираемся на собственные похороны, где-то в тайне надеясь: а вдруг? Затариваемся гранатами, патронами под завязку, поглядываем, как сподручнее залезть к месту "погребения". Настроение - хуже некуда. Впервые я не пытаюсь этого скрыть. Бойцы шушукаются, поглядывая на гору. Кратко инструктируем по использованию гранат, чтобы на головы не скатились. Вот, вроде бы, и все: Ну что мужики, пора идти, помолясь... И вдруг, как выстрел - команда: "Отставить!" Кому там, в небесной канцелярии, свечку ставить? Какие такие особые слова нашел наш комбат, какой дипломатический талант проявил, но нас - помиловали!!! А может, невероятное: совесть у подполковника проснулась? Бывает же. Хотя, вряд ли: чисто голый расчет! А ну, положат нас всех? Тут уж не до ордена, карьера может накрыться! Ну а нам же все равно: главное - "похороны" отложены, еще поживем! Садимся по машинам. Родной броник как-то по-особенному сладостно обдал запахом раскаленной брони и бензина. И как этого я раньше не замечал?
Просмотров: 129 Категория: Проза	Подробнее

Записка из дневника	09 Ноя 2014

КАНДАГАР - 25 ЛЕТ СПУСТЯ (ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК) http://www.liveinternet.ru/ graf-4 Я приехал в Кандагар как представитель сопредельного государства. Ничего там за двадцать пять лет не изменилось. На первый взгляд. На самом деле изменилось отношение людей к нам. - Как вам живется? – спросил я у одного из бывших известных полевых командиров. - Воюем, – коротко ответил он. - Ну и как противник? – спросил я. - А, - махнул он рукой. – Это не мужчины. Они только знают – ракеты. Мужчины так не воюют. Сначала сто ракет, потом появляется один солдат. Ты выйди на поле! Один на один! Как мужчина! Покажи силу! Я тебе расскажу историю. Это было во время войны с шурави(советский военнослужащий в Афганистане). Нас было сто пятьдесят человек. Нам нужно было пройти в долину. На высоте по дороге засели шурави. Мы точно знали – их там пять человек. Мы вначале пошли напрямую. Застрочил пулемет. Мы в обход. Там тоже нас встречает пулемет. Мы с трех сторон к высоте. Так нас с трех сторон поливают пулеметным огнем. И так шесть дней! Шесть дней мы не можем прорваться в долину. Потеряли сто человек. Наконец, на седьмой день на высоте кончились патроны. Мы добираемся до высоты. Там пятеро молодых солдат. Каждому из них двадцати ещё нет. Голодные, - у них еда пять дней назад кончилась. Не пили двое суток. Еле держатся. А смотрят – волками! Готовы загрызть заживо! Я посмотрел на них, сказал: «Всё, шурави. Читайте молитву!». Клянусь всеми святыми – мы были готовы растерзать их на куски! И все пятеро сомкнулись, взялись за руки, и встали в ряд. Мужчины! Мы их накормили, напоили, завязали раны, на следующий день дали им в руки их оружие, и я сказал: «Шурави, я хотел бы, чтобы мои сыновья были такие же, как вы. А теперь идите». И они ушли. Но никто из них за всё время не оглянулся назад! Вот противник! А ты спрашиваешь – американцы…
Просмотров: 161 Категория: Проза	Подробнее

Творчество ветеранов	09 Ноя 2014

Лидия Гржибовская Друг! Не умирай! Ты же точно знаешь НАТКА! СУКА ТЫ" Как же я хотел тебе дарить цветы! В своих стихах и песнях воспевать! "Костлявая" песнь не дала доиграть Эта глупая смерть нас к себе ЗАБРАЛА - Нам пожить, погулять, долюбить не дала Я жене написал прощальное письмо, Думаю до адресата дойдёт оно... Натка, ты теперь за всех нас должна жить, И как мы погибли другим говорить, "Прощай же НАТКА! Ты такая СУКА" Только нет верней и надёжней друга! Лихом нас не поминай! Натка ПРОЩАЙ! А Натка кричала: "Друг! Не умирай!" *****
Просмотров: 93 Категория: Стихи	Подробнее

Кандагар	07 Ноя 2014

Кадыгриб Александр Михайлович Кандагарский госпиталь Вертолет быстро набрал высоту. Салон вибрировал от размеренного гула двигателей. Мишка умиротворенно спит после обезболивающего укола. С "завистью" посматриваю на его спокойное лицо. Моя спина нестерпимо горит, словно кто-то поставил на нее раскаленный утюг. Ни сидеть, ни лежать не могу. Боль становилась все сильнее, нарастала волнообразно, захлестывая внезапными приступами, хотел, уже было стучать к пилотам, но передумал. Стиснув зубы, терпел, держался на грани крика. В другом случае, с удовольствием поглазел бы на город с высоты птичьего полета, а теперь мысленно умолял вертолетчиков о скорейшей посадке. Полет длился не долго, не больше десяти минут. В аэропорту нас ожидала машина скорой армейской помощи - зеленый УАЗ. Два медбрата, быстро перегрузили Мишку все такого же обморочного, а мне пообещали сделать обезболивающий укол, но только ... в госпитале. В хирургическом отделении Кандагарского гарнизонного госпиталя процесс приема раненых был отлажен до автоматизма. Моего товарища раздели, умыли и, поставив "систему" тут же повезли в операционную. Я остался в коридоре, ожидая кого-то из врачей в обществе молоденькой медсестры. Просил ее сделать обезболивающий укол, но опять зря. Тем временем "сестренка" привезла передвижную рентгеновскую установку и сделала снимки ран на спине. Я недоумевал по поводу отказа в просьбе что-то сделать с "пылающей" спиной. Единственное что мне сделали, - это замазали ее зеленкой и отвели в палату. Первые часы пребывание в госпитале наслаждался прохладой, струящейся с кондиционеров. Боль постепенно утихла, но я мог лежать только на спине. Со временем начал возвращаться привычный голос и силы. В медсестры спросил за Мишку. Состояние его оставалось тяжелым. Из ее рассказа узнал, что правую ногу парню отрезали выше колена, а левую удалось сохранить, хотя и пришлось основательно ее заштопать. Хотелось увидеть его, поддержать и поговорить, но в реанимацию никого не пускали. Еще и еще прокручивал в памяти недавнее происшествие, искал фатальную ошибку, приведшую к трагедии. Реально, мы не могли найти такую мелкую и хорошо замаскированную вещь как самодельный фугас, потому что миноискатель на него не реагирует, а визуально он не приметен. Боеприпас, наверное, лежал там долго, следы минирования давно стерлись. Это был "сюрприз" аналогичный тому, на котором подорвался Славик М. два месяца назад. Дня два я отлеживался и мало интересовался не только событиями, происходящими в госпитале, но и соседями по палате. Ни с кем не знакомился и не особо не общался. Каждый из присутствующих здесь ребят переживал собственные трудности, а они у подавляющего большинства были такие, что могли сломать "бывалых" мужиков не то, что девятнадцатилетних пацанов. Большинство бойцов имели тяжелые ранения: ампутации конечностей или страшные равные раны на теле, и каждый думал, как ему теперь жить? Только на третий день пребывания в госпитале смог попасть к Мишке. Он понемногу возвращался к жизни. Что мог сказать товарищу в утешение? Радоваться с того, что он остался живой, хотя и стал калекой?! * В такой ситуации, пока человек сам еще не решил, как ему интерпретировать прошедшее событие, любые слова, выглядели излишними. Конечно, жизнью нужно дорожить, и когда остался живой, то уже хорошо, но юношеский максимализм не признавал компромиссов: или все, или ничего. Мы понимались друг друга без лишних сантиментов. На первом плане в разговоре стояло самочувствие. За будущее старались не вспоминать. Обычный разговор, где более важны не слова, а присутствие товарища, его моральная поддержка, и сочувствие - не обязательно. Второй боец из моего взвода за эту весну при подрыве на мине терял ногу. Вдобавок к этому несчастью, его вторая нога имела значительные повреждения. Требовалось длительное лечение и восстановление здоровья. На четвертый день из "Союза" прилетел санитарный самолет, забравший большинство тяжелораненых. Отправили и Мишку. Мы прощались, зная, что больше никогда не увидимся. * Из тех парней, кого сейчас загружали в самолет, сюда уже никто не вернулся, а замена им пришла только по окончании сроков службы этих бойцов. Большинство из них комиссовали и отправили по домам, некоторые - остались дослуживать в "союзных" частях округа. Однако, несмотря на регулярные рейсы самолета, кровати, в госпитале долго не пустовали. Рейд продолжался, а значит, каждый день появлялись новые жертвы войны. В этот же день вечером, весь медперсонал хирургического отделения срочно вызывали в корпус: вертолет привез большую группу раненых бойцов. Далеко за полночь продолжались операции. По коридору сновали медсестры и гремели каталки, нагруженные разорванными и искалеченными телами парней. Хирургический конвейер "латания" и "пошива" людских тел работал без устали. Наутро, на соседней кровати, которая освободилась накануне, появился новый сосед. Мы познакомились и повели неспешные беседы о службе. * К сожалению, не помню ни его имени, ни фамилии. Только знаю, что служил он в одной из рот 2 батальона. Это его рассказ о рейде. Мы прочесывали "зеленку" в районе Пассаба вместе с афганскими подразделениями. "Отработав" очередной кишлак, остановились на отдых под дувалом в тени могучих шелковиц. Приятная прохлада разморила, мы расслабились, разлеглись под деревьями и возле арыка. В это время, наша артиллерия и танки открыли огонь по цели, которая находилась значительно дальше, впереди нашей позиции. Очевидно, какая-то из мотострелковых рот попросила о помощи. Внезапно над нашими головами произошел взрыв и на нас, и афганцев, которые расположились рядом, градом засвистели осколки. Почти одновременно с взрывом почувствовал несильный удар по ноге, но, не обращая внимания на это, поддавшись общей панике, побежал к ближайшему домику, в надежде спрятаться там от обстрела (тогда еще не догадывался, откуда этот взрыв и думал, что это "духи" вычислили нас и стреляют из минометов). Когда бежал, почувствовал, что припадаю на ногу, будто бы она стала немного короче и уже, как присел за стенкой, заметил цепочка крови, протянувшуюся за мной. Здесь же почувствовала жгучую боль в ноге, от которой едва не потерял сознание. Опомнившись, заметил, что осколком пяту на левой ноге "срезало", словно ножом. Товарищам досталось не меньше: одному перебило руку выше локтя, другому - ногу выше колени. Тела многих буквально изорвало металлом. Еще больше пострадали афганцы. Троих из них убило осколками, двух - серьезно ранило. Место недавнего привала напоминало бойню: на дувалах и на земле валяются куски человеческого тела, торчат обрывки одежды, и обмундирования все вокруг обильно полито кровью. Результат взрыва боеприпаса был поразителен - сразу десяток жертв с чудовищными повреждениями органов и конечностей. Не понимал, что же могло так рвануть, потому что ничего похожего раньше не видел, хотя прослужил уже больше года и побывал во многих переделках. Уже лежа на носилках, узнал, что это взорвался... танковый снаряд, который "случайно" попал в дерево. Трое раненых лежали в одной палате, и я мог собственными глазами убедиться, какие страшные раны наносят большие осколки. Грустная и трагическая история. Девять испорченных жизней из-за "ошибки" танкиста. Хотя, и ошибкой это назвать нельзя. Кто знал, что на пути снаряда окажется дерево, а под ним - солдаты? Непредсказуемые лики войны. Результаты рентгена меня обнадежили: больших осколков металла в теле не обнаружено, "всего только" ожог на треть спины, ушиб легких и несколько глубоких ран прожженных в мягких тканях взрывчатым веществом. Даная информация немного успокоила, но не вся: от сильного удара часть правой половины легких имела заметные механические повреждения. Поэтому меня не отправили в санчасть при бригаде, а оставили здесь. Раны на спине взялась коркой, правая рука заживала и обретала прежнею чувствительность и подвижность. В столовую при отделении ходили только те ребята, кто мог передвигаться. Но и они имели такие ранения, по сравнению с которыми, мое выглядело, если не пустяковым, то уж не серьезным точно. Остальным, лежачим, еду носили в палаты товарищи или медсестры, некоторых приходилось даже кормить. Я, будто в полынью, провалился в бездонное море человеческого горя, которое никого не могло оставить равнодушным. Мое физическое состояние через несколько дней после ранения позволяло спокойно читать и выходить "на выгул" в беседку возле корпуса. Контингент в ней собирался разный: кто то "выползал" на костылях; некоторых (с перебинтованными ногами) выносили соседи по палате; а те, что уже выздоравливали, приходили сюда сами, покурить или узнать последние новости от посетителей из подразделений. Но жара не давала возможность долго находиться вне помещения. До +50 на улице резко контрастировали с +25 в палатах, где на всю мощность работали кондиционеры. Перепад температур при выходе из помещения был настолько поразительным, что первые секунды замирало дыхание и в первый момент распеченный воздух словно "обжигал" легкие и тело. Но самыми "счастливыми больными" чувствовали себя ребята, которым ранения позволяли купаться в местном бассейне возле барака. С завистью наблюдал за офицерами госпиталя и солдатами, плескавшимися в крошечном резервуаре. Ожидал, когда раны заживут и мне тоже позволят погрузиться в прохладную воду бассейна. * Проблемы быта в части стояли очень остро. На многих пустынных заставах вообще негде было помыться, кроме как в импровизированных чехлах из-под РДВ. И даже в бригаде для солдат работали только летние души. С того времени, как прибыл сюда, купаться приходилось всего несколько раз. Поэтому крошечная баня, арык или бассейн, считались в подразделениях настоящим богатством. Ими гордились, они вызывали хорошую зависть в других гарнизонах. В один из дней в госпиталь привезли женщину-афганку, ставшую стала ... Читать дальше »
Просмотров: 188 Категория: Проза	Подробнее

творчество ветеранов	06 Ноя 2014

Аркадий Сергиенко МУЖСКОЙ РАЗГОВОР. Я не могу смотреть в глаза Тем матерям,что сына не дождались. Но я хочу смотреть в глаза Чиновникам,что вдоволь издевались! Как объяснить мне те слова: "Я вас туда не посылал!"? Кому мне рассказать,без удальства, Про тех друзей,которых потерял? "Афганский ад"-другого слова нет, Для той войны, что многих зацепила. А для других,чей теплый кабинет, Она все чувства напрочь притупила. Они не знают,что такое бой, И не игрушечный,а очень настоящий! Что друг,который хлеб делил с тобой, Теперь в далеких небесах парящий. Как объяснить,что эти мизерные льготы, Которыми оценен труд наш в той войне, Не доставляют ничего,кроме заботы, Что пропадут они в бумажной трескотне! Я НЕ ХОЧУ ходить и побираться, Я НЕ ХОЧУ чиновника просить! Я НЕ ХОЧУ друзей своих чураться, А просто жить хочу,НОРМАЛЬНО ЖИТЬ!
Просмотров: 124 Категория: Стихи	Подробнее

Творчество ветеранов	05 Ноя 2014

Имамбаев Акмаль Абдукаримович Кандагарское танкоралли Об авторе: Родился в Калуге. Вырос в Ташкенте. В 1976 г. окончил Московское СВУ. В 1980 - Ташкентское ВОКУ им. Ленина. 1980 - 1982 - служба в Афганистане, 70 ОМСБр, Кандагар, командир разведвзвода. После Афганистана служил в частях центрального подчинения на территории ТуркВО. В 2001 г. уволился в запас из ВС Узбекистана в звании полковника.. Даты жизни: 13.12.1958 -- 14.10.2012 Дороги Афганистана. Сколько их было пройдено Советскими солдатами на броне и пешком в период пребывания ограниченного контингента в этой стране? Может ли кто-нибудь подсчитать? Сколько километров намотано на гусеницы и колеса боевой техники, сколько было пройдено транспортными колонами, сколько солдатских сапог было истоптано в горах и пустынях? Вел ли кто-нибудь такой учет? * * * Бригадная колонна, натружено гудя и чадя несгоревшим бензином и солярой, неспешно, как ленивая, жирная зеленая гусеница, ползла по черной ленте бетонки Кандагар - Гиришк. Возглавлял ее танк с гордо поднятой пушкой, напоминающей один из усов этой гусеницы. После танка, недовольно пофыркивая, двигалась мотострелковая рота на БТРах. После рейда на Мукур комбриг не ставил в разведдозор БМП и БМД из-за тяжелых последствий их подрывов на минах. Вот и сейчас разведчики шли в колонне вместе со штабом Бригады, а десантно-штурмовой батальон заменил мотострелков на охране аэродрома "Ариана" Леха сидел на своем командирском месте и, облокотившись на башню, лениво считал придорожные столбы. На третьем или четвертом десятке сбивался и начинал снова. Опять сбивался и опять начинал сначала. Скучно. Скучно и жарко. А еще очень хочется холодной воды, но холодной - нет. Есть только теплая, противно пахнущая хлоркой во фляге. Даже испытанный способ - облить чехол и подвесить флягу под встречный ветер не помогало. Потому, что очень жарко. Хоть на улице уже был октябрь, здесь, на "югах" знойное лето не уступало своих прав. Да и с пустыни непрерывно дул горячий иссушающий ветер. А пустыня - она вот, рукой подать, краснеет слева по ходу колонны. Оглянувшись, он увидел длинный хвост этой зеленой гусеницы, скрывающийся за плавным изгибом Нагаханского поворота. Бойцы в десанте лениво крутили головами, наблюдая за безжизненным пейзажем. Спать нельзя, даже если монотонная езда и духота свинцовой тяжестью опускают веки. Леха повернул голову направо и продолжил счет придорожных столбиков. "Интересно, какое расстояние между ними здесь, в Афганистане? У нас - 25 метров. А здесь они что-то часто стоят, - думал Леха. - И народу - никого. Хотя нет, вон какой-то мужик с лопатой из ямы вылезает. Стоп, да ведь это гранатометчик, вон еще один. К Бою!" Леха нырнул в машину и стал докладывать по рации - Я "Забой", справа 300 гранатометчики, уничтожаю. Наводчик, справа гранатометчики - ОГОНЬ! - скороговоркой прокричал Леха и, прихватив за цевье автомат высунулся из люка. Первый выстрел прошел перед штабной "Чайкой", заставив ее водителя резко затормозить. Тут же бухнул выстрел пушки Лехиной БМП и затрещали пулеметы. Второй гранатометчик скрылся в яме, но через несколько секунд снова вылез и выстрелил по колонне. На этот раз граната угодила в колесо БТРа. Что тут началось! Еще несколько минут назад пустой эфир "взорвался" командами, докладами, все перебивали друг-друга, словно очнулись после дремоты и стремились показать свое служебное рвение. Один из комбатов перепутав батальонную волну с бригадной, стал отдавать распоряжения своим командирам рот. Рявкали пушки БМП, посылая снаряд за снарядом в облако пыли на месте ямы, лупили крупнокалиберные пулеметы, солдаты с брони стреляли из автоматов. Прекратил всю эту суету грозный рык комбрига - Прекратить огонь! Всем молчать! Говорю один я! "Забой", выдвинуться к месту засады, вправо, к бою! Леха увидел, что от командирской "чайки" в его сторону бежит начальник разведки майор Рыбов. - Так, сейчас к тебе подойдет Галимов со взводом и вперед на проческу, - скороговоркой произнес начальник разведки. Галимов Николай - командир танкового взвода, выпускник Казанского танкового, светловолосый крепыш из "крещеных татар", балагур и весельчак, был любимцем комбрига за смелость, решительность и бесшабашность. Всеобщее признание он завоевал в первой Тиринкотской операции, когда, попав своим танком в "волчью яму" на узкой горной дороге, пропустил через свой танк свою роту и мотострелковый батальон, продолжая вести огонь и не давая духам возможности атаковать колону. За это его представили к высокому званию Героя СССР, но банальный конфликт с зампотехом не позволил получить его. В результате Николай получил орден Ленина. Леха со взводом съехал с дорожной насыпи и, развернувшись в цепь, спешив десант двинулся к месту, откуда вели огонь гранатометчики. Танкистов не было, видимо застряли в колоне. Рокот танковых двигателей Леха слышал в конце колоны и не стал ждать их подхода. Перебежками разведчики приблизились к месту засады. Оказалось, что это обыкновенный кяриз, цепочка которых шла вдоль гор. Во так и воевали духи, следили за продвижением колоны, отсиживаясь в кяризах, проходы в которых они знали с детства, а в нужный момент выскакивали из них, как черт из табакерки и, сделав несколько пусков гранат, снова уходили под землю. Все подземные ходы они знали с детства, постоянно занимаясь ремонтом этого ирригационного сооружения, расчищая неизбежные в этих случаях обвалы и прокладывая новые ходы для водоснабжения новых участков. Среди афганцев были свои "мирабы", распределители воды, ведь эта живительная влага тоже стоила денег и местные баи, владевшие землей и водой и финансировавшие обслуживание, ремонт и строительство кяризных систем втридорога получали плату за каждый свой вложенный афгани. Бросив в этот кяриз несколько гранат и "проверив" таким же образом по два слева и справа, Леха понял, что искать гранатометчиков надо километром выше или ниже. - Ушли, с...ки, даже фотографию не оставили,- произнес запыхавшийся сержант Гурьев. - Надо в кяриз спуститься, осмотреть,- "вслух" подумал Леха. Не дожидаясь приказа, легкий, как пушинка солдат-переводчик Норов буквально змеей пролез в лаз кяриза. Раздалось несколько автоматных очередей и Норов вылез из соседнего спуска, держа в руках гранатомет. - Он раненый был, вот, забрал, - переводя дыхание сказал Норов. - Ну, тебе орден, комбриг гарантирует. За гранатомет - сам Бог велел. - Спасибо, товарищ лейтенант, лучше дембель вовремя... Леха доложил по рации результаты осмотра и получил приказ двигаться в боковом дозоре, на расстоянии прямой видимости основной колоны, вместе с танковым взводом Галимова. Задача ясна, как ясный пень. Если опять обстрел - зайти с фланга и уничтожить противника. За то непродолжительное время, проведенное в бригаде, Леха уже вполне освоился в должности командира разведвзвода. Действовать приходилось в основном самостоятельно, ввиду того, что роту постоянно дробили на две части. Один взвод постоянно был задействован в качестве досмотровой группы на разведоблетах по Регистану, другой - либо в засадах, либо в рейдах. Потом взвода менялись задачами. Несколько выездов и вылетов с ним ходил командир роты, но, увидев способность "молодого" действовать самостоятельно, а главное предвкушая предстоящую замену, "лег на сохранение". Да он особенно и не возражал, мужики во взводе были отличные, обстрелянные, досконально знающие свою задачу в различных видах боевой работы. С ними Леха уже сходил в рейд на Панджвайи, на Мукур и несколько раз посидел в засадах в пустыне Регистан. Коллектив тоже присматривался в новому взводному, оценивая его достоинства и недостатки, устраивая проверки "на вшивость". Во время рейда на Панджвайи взвод вернулся из засады на КП Бригады, Леха пошел на доклад и сразу же получил новую задачу - блокировать один из путей отхода духов к руслу Дори. Леха дал команду запастись продуктами, боеприпасами, водой, одновременно позавтракать и пообедать на ПХД и быть готовыми к выполнению задачи. В это время он, оформив все заявки и накладные, сидел в оперативном отделении и наносил обстановку на свою карту, выслушивал инструктаж начальника разведки, оформлял донесение в политотдел и делал еще кучу важных, как считало армейское руководство дел. Закончив все это, Леха вернулся к взводу, подгоняемый комбригом и начальником штаба как можно быстрее занять свою позицию на временном блоке. Запрыгнув на броню, он запросил готовность других машин к маршу и, получив утвердительный ответ, начал выдвижение на "точку". По ТПУ поинтересовался у наводчика, пообедали ли они? Ответ был утвердительный, но на следующий вопрос, где его пайка, ответом была его хитрая физиономия сына эстонского народа озвученная словами: - А мы думали Вы там пообедали... Следующие два дня все сидели на сухпайке, носили воду за километр на все три машины, без винограда и других "деликатесов", которые можно иметь только в рейдах. На третий день замкомвзвода Игорь Гурьев подошел к Лехе и сказал: - Товарищ лейтенант, все понятно, мы проверяли, что сделает наш командир: проглотит эту "пилюлю", будет ругаться, топать ногами или предпримет другие меры? Конечно, сидеть на сухпайке, разогревая его на солярке, носить на себе воду и боеприпасы за километр - тяжело, особенно учитывая постоянную нагрузку. Но воинский коллектив - это своеобразная семья, где каждый знает свою задачу, кто, что и к... Читать дальше »
Просмотров: 112 Категория: Проза	Подробнее

1-10 11-20 ... 191-200 201-210 211-220 221-230 231-240 ... 291-300 301-307