Сергей Михайлович Кислов
Афганистан. Три командировки на войну
Военные мемуары

Снова Афганистан
Военный самолет Ан‑12 мягко коснулся взлетно‑посадочной полосы подмосковного аэродрома Кубинка, пробежал по ней и зарулил на стоянку. По трапу, поданному бортовым техником, из самолета на бетон аэродрома вышла группа офицеров из пяти человек и, о чем‑то переговорив, пошли по направлению к высотному домику. Прибывшие были одеты в повседневную форму офицеров военно‑воздушных сил, все имели воинское звание майор, все были примерно одного возраста.
У высотного домика офицеров ожидал армейский уазик, который доставил прибывших в штаб истребительной авиационной дивизии. Каждому из прибывших офицеров предстояло пройти собеседование с начальником политотдела дивизии о возможности дальнейшего прохождении службы в Республике Афганистан. После этого предстать перед членами партийной комиссии для вынесения ею окончательного вердикта.
С первыми тремя, вошедшими в кабинет начальника политотдела дивизии, разговор был коротким, и через десять минут они, покинув кабинет, коротко сообщили, что двоим из троих, предложили с двумя эскадрильями полка убыть в Республику Афганистан, а третьему предстояло остаться с третьей эскадрильей полка на аэродроме базирования в Союзе.
С четвертым офицером разговор затянулся на более длительное время. Дело в том, что у него было трое детей, и он считался многодетным, а по установке командования многодетных офицеров, то есть тех, у кого было трое и более детей, в горячие точки направляли только с их письменного согласия. Евгений вышел из кабинета начальника политотдела с сияющим лицом и коротко бросил: «Еду!»
Дошла очередь и до пятого офицера. Пятым офицером, приглашенным на собеседование к начальнику политотдела авиационной дивизии, был я. Переступив порог кабинета и бросив руку к виску, представился:
– Товарищ полковник, майор Кислов по вашему приказанию прибыл!
– Что вы, Сергей Михайлович, о каком приказании вы говорите? Речь идет о стремлении коммуниста, политработника, долг которого заключается в оказании интернациональной помощи дружественному народу, определить свой выбор, свой долг коммуниста! – перебил меня начальник политотдела.
«Сейчас про Испанию что‑нибудь ввернет!» – пронеслось в мозгу. Точно, тут же последовали примеры о героическом самопожертвовании тех, кто ценой своей жизни оказывал интернациональную помощь испанскому народу в его героической борьбе с франкистами.
До чего же начальство любит устаревшие, дешевые стандарты. Хоть бы личным примером показали, как надо исполнять интернациональный долг. Сами плотно прилипли к кабинетному креслу, изредка покидая его, чтобы дойти до столовой к тарелке с борщом, а для обучения подчиненных только примеры из истории приберегли.
Коротко отвечаю:
– Товарищ полковник, меня Родина уже дважды испытывала на прочность, направляя исполнять интернациональный долг в Афганистан! Долгов перед афганцами у меня больше нет!
Мое разъяснение дважды исполненного долга перед афганским народом подействовало как красная тряпка на быка на второго офицера, секретаря партийной комиссии политотдела дивизии, находящегося в кабинете с начальником политотдела. Явно выслуживаясь перед начальством, он, срываясь на крик, заявил: «Не надо представлять собой героя! У нас есть возможность направить вас для прохождения дальнейшей службы в такую дыру, что через десять лет, получив полковника, с ведром клюквы в зубах, приползете просить, чтобы направили вас в любой райцентр!»
Начальник политотдела не поддержал эмоционального высказывания секретаря партийной комиссии и предложил ему выйти в соседний кабинет для проведения заседания партийной комиссии, члены которой заждались начала заседания.
Когда мы остались одни, начальник политотдела предложил мне присесть за стол напротив себя и доверительным голосом спросил: «Сергей, тебе известно, что произошло в Афганистане с твоим коллегой Сергеем Тетериным? Вы, кажется, вместе с ним учились в училище?»
С Сергеем Тетериным мы действительно вместе учились в училище, более того, в одной роте, и были товарищами. Учился Сергей без напряжения, в смысле, не напрягая мозговые извилины. До «неудов» не сваливался. его вполне устраивали удовлетворительные оценки, но товарищем он был надежным. Зимний семестр на третьем курсе училища был сложным по изучаемым предметам и требованиям к их знанию. Курсантов, получивших удовлетворительные оценки, на зимние каникулы не пускали, тем самым создавали стимул к учебе. Именно на тех, кто не поехал в отпуск по неуспеваемости, легла основная тяжесть несения службы в карауле и внутреннем наряде. Тетерин был из местных, из Кургана, поэтому в отпуск не стремился. Когда подавляющее большинство курсантов старались свои удовлетворительные и неудовлетворительные знания сдавать на «хорошо» и «отлично», то Серега свое право на отпуск уступал другим желающим уехать. У Сергея отец был «шишкой» областного масштаба и мог бы похлопотать за сына, но этого не было. Серега тащил курсантскую лямку в общем строю. Любил повеселиться и покуролесить.
Однажды, возвращаясь из города в училище, куда мы ходили, конечно, не спросив увольнительных записок, мы с Серегой несли со свадьбы товарища по две сетки водки и закуску из расчета на всех, кому семестр перебежал дорогу и поставил крест на зимних каникулах в кругу семьи. Товарищи должны были вернуться из караула, а мы им решили преподнести подарок.
Зима была в разгаре, снега навалило выше колен, возвращались из города после обеда, сетки с водкой и закуской были слишком лакомым подарком, чтобы тащить их через контрольно‑пропускной пункт, где можно было «нарваться» на офицера, поэтому мы с Сергеем решили донести свой бесценный груз через забор. Забор вокруг училища был высотой метра два, но два метра для курсанта не высота, которую он бы не взял, возвращаясь из города с водкой. Одного не учли, что ветром снега под забор нанесло выше груди, а самое неприятное, когда мы залезли на забор с нашим бесценным грузом, нас увидел заместитель начальника училища полковник Терновой, гроза всех курсантов.
Спрыгнув с забора, мы утонули в снегу, но сетки из рук не выронили. Вынырнув из‑под снега, поползли в сторону казармы, до которой было метров сто, не больше. С трудом пробираясь по глубокому снегу, мы не сразу увидели Прохора Константиновича Тернового, который, поджидал двух товарищей. Когда подняли глаза, поняли, что наш подвиг может закончиться арестом с отбыванием остатка отпуска на гауптвахте. До Тернового было метров двадцать. Среди курсантов Прохор Константинович Терновой проходил под именем Прошка. Прошка поманил нас пальцем, мол, идите ко мне, но тут он явно нас не оценил. Развернувшись, рванули обратно. «Рванули» сказано сильно, мы поползли, но по проторенной колее ползти было легче. Прошка пытался нас преследовать, но, набрав в ботинки снег, вернулся обратно и решил перехватить нас с той стороны забора, откуда мы начали свой путь. И здесь Прохор Константинович допустил ошибку, не рассчитав свой рост. Полковничья папаха возвышалась над забором, и мы разгадали его хитрый маневр. Повернув обратно, мы опередили полковника и успели забежать в казарму, прежде чем он туда добрался.
За нашими маневрами наблюдали сотни курсантских глаз, поэтому на четвертый этаж казармы мы шли не на своих ногах, нас туда подняли на руках наши товарищи.
Обшарив три нижние этажа, полковник Терновой зашел к нам в роту. К тому времени бутылки с водкой были тщательно спрятаны, а мы, как положено, несли службу в наряде, я стоя у тумбочки, а Серега натирал полы «машкой», так мы называли полотер, сделанный из бревна метра полтора в длину, на котором были набиты щетки для натирания полов, и крепилась палка, с помощью которой курсант общался с «машкой», натирая полы.
Осмотр казармы ничего не дал. Прошка никогда бы не догадался, что курсанты военно‑политического училища надежно замаскировали водочные бутылки в Ленинской комнате под огромным стендом «Выполняя заветы Ильича».
Вечером, после караула, несостоявшиеся отпускники «откушав» водочки, говорили в наш с Серегой адрес, хорошие слова. Мы помалкивали, но было приятно слушать похвалу друзей.
Потом нас с Сергеем Тетериным свела судьба в истребительной дивизии, где занимали равнозначные должности, но в разных полках.
В Афганистан Сергей был направлен за год до моей третьей командировки. Там он, напившись в «дым», устроил стрельбу в спальном помещении и обругал какого‑то московского высокого начальника, обозвав штабным педерастом. В штабе дивизии говорили об этом шепотом.
Слышал, что в Афганистане за эту «грязную» историю, Сергея исключили из партии и откомандировали в Союз. Интересоваться подробностями истории, произошедшей с Сергеем, я не стал, так как никогда не копался в грязном белье сослуживцев, тем более своих товарищей, но утвердительно кивнул, мол, знаю.
Начальник политотдела, глядя мне в глаза, и, как он выразился: «Как коммунист коммунисту», – поведал, что за некачественный отбор офицеров‑политработников для направления в командировку в Афганистан ему объявили выговор по партийной линии.
Мне стало понятно, почему к политработникам, которых планируют направить в Афганистан, такое пристальное внимание, собеседование, обсуждение кандидатур на партийной комиссии. Боятся, очень боятся, за свои шкуры! А вдруг кто‑нибудь, как Серега, выкинет «номер», и тогда прощай теплое место, можно и самому загреметь на войну. Хитрая вещь – партийно‑политическая работа! С одной стороны, надо убедить человека совершить во благо высокой цели поступок, но форма убеждения порой прикрывает жалкую и мелочную сущность человека, который пытается тебя убедить совершить этот поступок. На душе стало мерзко. Если доверяет, то мог бы сказать об этом прямо и откровенно. С другой стороны, я понимал, что в данном случае легче принять коллективное решение о направлении офицеров в горячую точку. При возникновении нестандартной ситуации, как в случае с Сергеем, можно всегда сказать, что решение принимал коллективный орган партийной организации, а не персонально он, руководитель. За коллективные ошибки наша система наказания не предусматривает!
А начальник политотдела продолжал: «Нам хорошо известно, что тебя дважды направляли в Афганистан, из партийных характеристик известно, что свой долг ты выполнял добросовестно, в боях проявил мужество, умело действуя в сложной обстановке, руководил эвакуацией экипажей, сбитых при выполнении боевых задач, командуя парашютно‑десантной группой поисково‑спасательной службы. У тебя опыт работы в боевых условиях, которого нет у других офицеров твоего звена. Ты не подведешь!»
«Говорит, как на похоронах, провожая в последний путь», – пронеслось в голове.
«Сейчас подключит главный калибр и начнет запугивать, что меня ждет в случае отказа от предложения ехать на войну. До этого разговор допускать нельзя, а то действительно “влепят” выговор с формулировкой “за трусость”, потом доказывай, что это не так!»
«Нам хорошо известно, что у тебя недавно родилась дочь, но мы не оставим твою семью, будем помогать жене и дочери. Партия в тебя верит. Предлагаю тебе самостоятельно решить вопрос о добровольной отправке в Афганистан!»
Это был последний и самый весомый аргумент начальника политотдела, который потом приступил к действиям, предложив написать рапорт о добровольном волеизъявлении для выполнения интернационального долга.
Под диктовку начальника политотдела аккуратно я вывел на листе бумаги: «Прошу оказать мне высокое доверие и направить в Республику Афганистан для выполнения интернационального долга. Как офицер обязуюсь исполнять долг до последнего дыхания, как коммунист – до последней капли крови!»
Официальная часть была закончена, и начальник политотдела вместе со мной перешел в кабинет, где заседали члены партийной комиссии.
Заседание партийной комиссии больше напоминало расстрельную комиссию военного трибунала.
Краем глаза увидел, как секретарь партийной комиссии перед собой на стол положил две папки. На одной успел прочитать: «Персональное дело», фамилия и инициалы были прикрыты другой папкой, на которой красивым почерком было выведено: «Партийные характеристики членов КПСС».
Представив меня членам партийной комиссии и зачитав стандартно написанную характеристику, спросил, есть ли ко мне вопросы.
На стандартное предложение последовал стандартный вопрос. Кто‑то попросил рассказать о себе.
Какой‑то детский сад. Надо научиться писать характеристики так, чтобы не было идиотских вопросов и просьб рассказать о себе.
Коротко рассказал свою биографию. Закончить рассказ не успел, вмешался начальник политотдела дивизии.Он громко зачитал мой рапорт, показывая всем свое умение убеждать «заблудших овечек», и члены партийной комиссии утвердили мою кандидатуру для направления в Афганистан, как бы поставив подпись под командировочным предписанием о направлении на войну. Мой рапорт о добровольном направлении в Афганистан секретарь партийной комиссии вложил в папку с надписью: «Партийные характеристики членов КПСС». В противном случае могли бы рассмотреть персональное дело, за такими вояками, как эти, дело не станет!
«Домой» нас доставил тот же самолет, Ан‑12, на котором прилетали в штаб дивизии. Монотонно гудел двигатель, а у меня в голове колом засел вопрос: «Расскажите о себе». Что хотели услышать?
Детство прошло в военных гарнизонах. Детские воспоминания запомнились строгостью отца, старого служаки, для которого служебный долг был выше радости домашнего очага, постоянными переездами из одного военного гарнизона в другой, недолгой остановкой в последнем месте службы отца, городе Дебрецене, на востоке Венгрии.
Память о городе Дебрецене с детских лет сохранилась на всю жизнь. Особенно запомнилась предновогодняя суета и красота оформленных витрин магазинов, а также радость ежегодного празднования горожанами праздника цветов.
Военный городок, где проживали семьи советских офицеров, находился в черте города, и в дни, когда горожане готовились к встрече католического Рождества. В период новогодней суеты после школьных уроков любил уходить в город, где бродил по его улицам, любуясь красиво оформленными витринами магазинов, а в душе было ощущение, как будто попал в сказочную страну с ее картинной красотой и ожиданием чего‑то интересного и неизвестного.
Завораживала сама людская суета. Люди спешили совершить покупки в магазинах, радовались приобретенным подаркам, забегали в малюсенькие кафе или отделы в магазинах, где можно выпить чашечку кофе и полюбоваться совершенной покупкой или поделиться своей радостью с друзьями. Язык, на котором общались между собой люди, был непонятен, но эмоции людей были видны по их лицам. Без знания языка эта предпраздничная суета вызывала еще больший интерес и поднимала настроение.
Ощущения предпраздничной новогодней суеты остались на всю жизнь, поэтому с годами страсть хождения в предновогоднее время по городу, где приходилось бывать перед новогодними праздниками, особая атмосфера магазинов, где люди покупали своим близким и друзьям подарки, передавалась мне, поднимая настроение, вселяла страсть и интерес к жизни.
Праздник цветов жители города Дебрецена отмечали в середине августа. На городском стадионе проходило праздничное шествие колонн, украшенных цветами. Это шествие можно сравнить с военным парадом войск на Красной площади, только вместо строгих шеренг военнослужащих, проходящих торжественным маршем, и боевой техники, по стадиону шли люди, одиночные, маленькими и большими группами, небольшими колоннами, проходила автомобильная техника, только не с оружием, а украшенная цветами, изображая эпизоды из исторической жизни страны, сцены из народных сказок, достижения в области цветоводства. Это шествие поражало своей необычной фантазией и яркими цветами, тем, что на протяжении всего парада цветов на трибунах люди сидели завороженные увиденной красотой, сопровождая аплодисментами и восторженными криками, проходящих по дорожке стадиона людей.
Школьные годы запомнились дымом горелой листвы в осенние месяцы и первой любовью.
В военном гарнизоне каждую субботу проводили парко‑хозяйственный день. В этот же день солдаты убирали территорию военного городка. Осенью опавшие листья собирали в большие кучи и сжигали, а ветерок разносил запах сожженной листвы по воздуху.
Выходя из здания школы, вдыхал запах горевшей листвы, смотрел на пожелтевшую листву деревьев, и настроение поднималось само собой. Впереди ждал выходной день с его бездельем, спортивные площадки, на которых проводили с друзьями все свободное время, рыбалка, куда часто с друзьями ходили по выходным.
Проходили годы, менялись военные гарнизоны, где приходилось служить, но ритм жизни любого военного городка оставался неизменным, и каждую субботу, возвращаясь со службы, я вдыхал знакомый с детства запах горелой листвы, и настроение поднималось само собой, напоминая детские годы.
Первая любовь пришла в десятом классе. В конце декабря классная дама, Климова Лилиана Павловна, ввела за руку в класс девчонку с каштановыми косами и представила: «Ребята, в наш класс приехала новая ученица, Пономарева Тамара».
Я взглянул в озера карих Тамаркиных глаз и утонул в их чарующей глубине, забыв обо всем на свете! Через пять лет, обучаясь на последнем курсе военного училища, из забытья вывели слова Тамары: «Сергей! Я выхожу замуж!»
Эти слова я услышал спустя пять лет со дня нашей первой встречи с Тамарой, а пока была любовь и мечта поступить в Рязанское высшее воздушно‑десантное командное военное училище.
С мечтой о поступлении в Рязанское высшее воздушно‑десантное командное военное училище скоро пришлось расстаться, так как при подготовке к соревнованиям по вольной борьбе пришлось активно сбросить вес, что привело к повышению артериального давления. Вердикт врачей о запрете поступления в командное училище вверг меня в шок. Но с мечтой связать свою жизнь с армией расстаться не смог и выбрал для поступления военно‑политическое училище, где требования при поступлении к состоянию здоровья были не такие высокие, как в командные военные училища.
Вступительные экзамены в военные училища военнослужащие и выпускники школ Южной группы войск, кто подал документы для поступления в военные училища, сдавали на территории Венгрии, в маленьком городке с красивым названием, Эстергом, бывшей столицей Венгрии.
Подготовка к вступительным экзаменам в военное училище много времени не занимала. Большую часть времени бродили с бывшими выпускниками школ по городу, проявляя интерес к истории города, его достопримечательностям, заходили в маленькие уличные кафе, где покупали мороженное и венгерский лимонад «Бамби».
Все вступительные экзамены в военное училище сдал на «отлично» и с блеском прошел собеседование на мандатной комиссии.
На прощание, провожая меня учиться в военное училище, отец сказал: «Служи, сын, честно! На службу не напрашивайся, от службы не увиливай!» Этот отцовский наказ я пронес через всю службу, и сейчас руководствуюсь им в жизни.
Учеба в Курганском высшем военном военно‑политическом училище равномерно катилась по руслу, проторенному курсантами предыдущих трех выпусков. Наш набор в училище был четвертым.
С первых дней учебы поразила теплота и заботливость, которую проявляли о нас, зеленых юнцах, курсанты старших курсов. В памяти остались два случая, сыгравшие воспитательную роль моего характера. Оба случая были связаны с братьями Феоктистовыми, старшим братом Юрием, и младшим, Александром. Оба случая произошли на первом курсе при прохождении курса молодого бойца.
Однажды, проходя мимо курилки, где сидели курсанты старшего курса, вернувшиеся после стажировки из войск, я услышал окрик: «Эй, парень! Подойди ко мне!»
Я понял, что обращаются ко мне, так как вокруг никого не было. Я зашел в курилку, где сидели старшекурсники и представился.
Симпатичный брюнет поинтересовался, почему я хромаю, а когда услышал, что хромаю по причине того, что натер ногу, попросил снять сапог и размотать портянку. Нога была покрыта липкими кровавыми волдырями.
«С такими ногами много не повоюешь!» – сказал старшекурсник и показал, как правильно наматывать портянку. Отпустил меня только после того, как я несколько раз повторил урок, каждый раз наматывая портянку на ногу и заново надевая сапог. Уходил из курилки старшекурсников с благодарностью, ногам действительно стало легче.
С его братом, Александром Феоктистовым, познакомился несколько раньше, Александр был заместителем командира взвода, где я проходил курс молодого бойца.
Однажды, после завтрака, когда взвод строился для занятий, к заместителю командира взвода сержанту Феоктистову подошел дежурный по столовой и попросил выделить несколько человек для мытья посуды.
Феоктистов оглядел строй и скомандовал: «Первые десять человек первой шеренги выйти из строя!»
Так я впервые попал в команду мойщиков посуды. Работа неприятная и грязная. Грязную после приема пищи посуду приносили из столовой и загружали в емкости с горячей водой. Чтобы отмыть посуду от жира в горячую воду добавляли горчичный порошок.
После мытья посуды я долго отмывал руки под краном, стирая мылом и песком жир, застывший на коже рук после мытья посуды. Даже после тщательного мытья рук, они издавали тошнотворный запах жира, от которого кружилась голова.
При построении после обеда, я стал во вторую шеренгу, надеясь остаться незамеченным. Не угадал и попал в команду мойщиков посуды второй раз.