|
10:09
."Зуб Дракона" .
|
|
Вася Бёрнер
Зуб Дракона
О б авторе
Родился в семье офицера Советской Армии. Вырос в военном городке РВСН (ракетные войска стратегического назначения). В 1982-ом году поступил в БГУ им.В.И.Ленина. В 1983-ем во всех ВУЗах страны была снята бронь и все юноши призывного возраста были призваны в ряды СА.Службу в рядах СА начал в Каракумах на полигоне г.Термез. КМБ (курс молодого бойца), три месяца обучение на гранатомётчика РПГ-7В (шайтан-труба). С полигона был направлен в г.Термез часть «Пятёрка». В марте 1984 с «Пятёркой» вошел в ДРА. На БТРах своим ходом вошли через границу и прибыли в г.Баграм. В Баграме 2 месяца подготовка, из нашего Третьего батальона сформирован горный батальон. Затем нас ввели в Панджшер. Я входил в Панджшер с ручным пулемётом РПК-74 в звании рядовой, должность – пулемётчик. Где мой шайтан-труба, хрен его знает. В составе Седьмой горнострелковой роты выполнил сначала 1-й разряд по альпинизму. Затем мастера спорта. Сейчас, по прошествии лет, я рассказываю о моих братанах, о дружбе, о Пацанстве, о Ротном, об Армии и о Родине. В октябре 1985 я был демобилизован. Вернулся к месту учебы. Закончил обучение в БГУ с Красным дипломом. Чего и вам желаю. На сегодняшний день я полностью закончил сборник рассказов "Зуб Дракона". 50 глав на 500 страницах. Опубликовал 21 главу. Посмотрю на реакцию читателей. Сейчас работаю над сборником рассказов "Руха". В этом сборнике рассказывается о бойцах и командирах горнострелкового батальона, воевавших в ущелье Панджшер против Ахмад Шаха Масуда 1984-1985 гг. Рассказы полностью документальные, проиллюстрированы большим количеством фотографий, содержат воспоминания прямых участников тех событий. События бурные, экшн, эмоции, движуха. Местами фарш, местами грех, местами смех. Всё, как в жизни. Уверен, что будет интересно.  Зуб Дракона. Вступительное слово В этой книге не будет роскошных мундиров, подвесок королевы, за которыми друзья-мушкетёры поскакали за тридевять земель. Не будет придуманной человеком драматургии и сюжетной линии. Драматургия и сюжетная линия одна – война. Автор тот же – война. По сути Вы читаете дневник. Этот дневник составлен солдатами и офицерами Горнострелковой роты из Третьего горного батальона. Мы собрались после войны у Командира роты и приняли решение восстановить события и написать подобие дневника. Меня назначили «писарем». Как умел, так я и написал. Не взыщите строго.  Записки советского солдата. Глава первая. Вход в Панджшер 1984 год 2 июня. Чарикарская Зелёнка. То есть зелёная зона в районе города Чарикар. Если смотреть через иллюминатор вертолёта (а ещё лучше через иллюминатор космолёта), то долина, в которой расположен город Чарикар, выглядит как лужа разлитой зелёнки. За это и название – Чарикарская Зелёнка. Ну, или – Чарикарская Зелёная Зона. Если не лень выговаривать. 2 июня, по дороге, пронизывающей эту Чарикарскую Зелёнку, идёт колонна бронетранспортёров БТР-70В. Сверху на броне навязаны ящики с боеприпасами, вещмешки и на всём этом добре цыганским табором сидят солдаты. Все в бронежилетах, в касках, с оружием в руках. Это Гвардейская Седьмая Горно-стрелковая Рота выдвинулась из Баграма к новому месту дислокации, расположенному в Панджшерской долине. Что это за долина, что это за Панджшер, я ещё ни разу в жизни не видел. Но уже кое-что слышал. Для начала меня удивило само название «Панджшер». Что за манеры – напихать столько шипящих в одно слово. Да ещё подряд – череда одних согласных. Как же это можно произнести? Какое-то шипение сплошное, а не название. И вот первое, что я услышал - перевод этого сложного слова. Панджш, это – пять. Шер, это – лев. То есть, «Ущелье Пяти львов». Потом я услышал, что в этом ущелье самому Александру Македонскому не то дали звездюлей, не то надрали задницу, не то остановили его и дальше не пустили, что, в общем-то, одно и то же. Практически, то же самое. Очень романтическая история. Слушал бы и слушал. Если бы мне не надо было туда ехать и делать то, что не получилось у Македонского. А потом, в Баграме, я послушал тех, кто в том Панджшере побывал. На территории палаточного городка 108-й дивизии, недалеко от палаток нашей роты, стояли палатки спецназовцев. Как-то в мае 1984-го в эти палатки пришагали пацаны, одетые в блёклое, выцветшее на афганском солнце обмундирование. На ногах – у кого кроссовки, у кого кеды. На головах – спецназовские кепки, панамы и, вообще, что попало. В руках, либо пулемёт ПК с лентой на 100 патронов, либо снайперка. Пара человек вооружена АКМами с ПБС (приспособление для бесшумной стрельбы). На каждом АКМе – подствольный гранатомёт. А мы такие зелёненькие, в свежих хэбухах защитного цвета. В начищенных до блеска черных полусапожках. Рядом с ними мы выглядели как Кремлёвские Курсанты. Ну, одним словом, они уже ветераны, а мы – «только с вертушки». Мы ничего не знаем, ничего не умеем. И годимся только пускать сопли и мести двор ржавой лопатой. А прикол весь в том, что притопали те пацаны из Панджшера. Они простояли в Рухе, в столице Панджшера, полгода. И теперь их вывели, а нас туда вводят. Ясный пень, что мы побежали слушать этих пацанов. Что же это там за Руха, что в ней происходит, и чего нам от неё ждать. Вкратце их рассказы сводились к тому, что они при свете дня по Рухе перемещались – либо бегом, либо ползком. Потому что с гор постоянно работали снайперы противника, стреляли крупнокалиберные пулемёты ДШК и лупили восьмидесятимиллиметровые миномёты. И из-за этого нам следует ждать от Рухи бесконечную горную войну, мины всех видов и конструкций, вкалывание до седьмого пота. Днём жара, ночью дубак, обезвоживание… Ништяк перспектива! И вот теперь в эту Руху я еду на БТРе. И единственное, что из рассказов спецназовцев хоть как-то скрашивало перспективу, это то, что в Рухе – красивая природа. Я и так попыжился, и сяк попыжился, чтобы представить себе – как может быть красивая природа в горах. В блёклой дымке, в детстве, я один раз видел заснеженные вершины Кавказского хребта. В Грузии, с пляжа, на берегу Чёрного моря. И как я могу представить себе красивую природу в горах? Никак я не могу себе её представить. Поэтому в голове у меня получалось только то, что я еду лазить по минам без воды в жару и в пургу под пулями снайперов. На какой-то там красивой природе! Любой здравомыслящий человек в такие минуты захочет ущипнуть себя за что-нибудь мягкое, чтобы взвизгнуть и проснуться в холодном поту. Обвести очумелым взглядом уютную комнату в советской квартире, вытереть со лба набежавшую от ужаса испарину и выдохнуть – пф-ф-ф, надо же! Привидится такое! И я щипаю себя. За правое бедро. Не-а! Не помогает. Я щипаю ещё раз, сильнее. Потом щипаю, вообще, пуще прежнего. Но БТР не исчезает. Он прёт по колдобинам разбитой афганской дороги, визжит движками, пылит и очень сильно качает. - Что, Димон? Мандавошки, что ли, егозят под штанами? – Это мой дружбан Серёга Губин решил блеснуть остроумием. Насчёт моих пощипываний самого себя за ляжку. - Нет. Спортивный массаж себе делаю перед подъёмом в горы! - А-а-а, ну давай-давай! Вам, спорЦмэнам без массажа по горам – никак! А нам, разгильдяям, надо покурить сигаретку. Чтобы лёгкие привыкали к разреженному воздуху. БТР сильно толкнуло на очередном ухабе. Мы всем набором костей звякнули задницами по броне. - Ништяк плацкарта! – Серёга щурится в улыбке. Морщинки лучиками расходятся в уголках глаз. Он источает приступ счастья. Боже, когда же мы уже доедем? С другой стороны, а тебе что, не терпится по такой жарище полезть на гору по ржавым минам с центнером железа на плечах? Куда ты торопишься доехать? Не в Гагру же тебя везут. Едь, пока едется! С этой мыслью я покрутил настройки своей зрительной системы и принялся изо всех сил наводить резкость на проплывающие мимо меня пейзажи. Виноградники. Сады. Жёлтые глинобитные дувалы. Как детские жёлтые кубики, составленные друг на друга. Бачи, одетые в свою мешковатую, развивающуюся на ветру одежду. И срач! Вечный вездесущий срач, как образ жизни. Я ехал, судорожно хватался за железяки БТРа, чтобы не свалиться. Тихо дурел от увиденного. И неожиданно поймал себя на мысли, что вот эти все замурзанные бачи, что вот эти все полудикие люди, они гораздо более свободны, чем я. Я уже почти год не могу себе позволить выйти вот так, присесть на корточки возле кучи мусора. Засунуть руки в карманы. Или засунуть себе в клюв сигарету. Наполненную чарзом. И сидеть, сведя глаза в переносицу, делать себе вакуум в черепной коробке. - Серёга, а ты до войны чарз курил? – Я наклоняюсь к Серёге, чтобы перекричать рёв движков БТРа. - Ха! У нас, на Северном Кавказе, када коноплю комбайны убирают, там тада на шкивах по всему комбайну – во! – Серёга вскидывает к моему носу свой указательный палец. – Во! В, палец толщиной вот эта вся фигня ремнями сбита. Такое густое, прям, как пластилин. У нас так его и называли. Либо пластилин, либо шмаль. Чарз, это тут, на местном языке. А у нас такого слова не было. - Взвод! От техники никуда не отходим! – Это командир взвода старший лейтенант Старцев встал в командирском люке и повернулся к нам. БТР сильно качнулся, остановился. Сбросил обороты движков и теперь командир взвода может докричаться до нас. – Впереди развилка дорог. Пропустим встречную колонну и пойдём дальше. Это мы заехали в кишлак Гульбахор. Встали по середине улицы дуканов. БТР тут же окружила стайка бачей. - Так, пацаны! – Фарид, наш водила, вылез из люка, встал ногами на броню и обратился ко всем, сидящим на его БТРе, – Эта малышня сейчас весь БТР разукомплектует. Поэтому, разобрались все вокруг машины, и не подпускайте их к технике! Фарид – уже Дедушка Советской Армии. В Афгане полтора года. Он знает, что делать. Поэтому мы с Серёгой соскочили с брони на дорогу и встали возле БТРа. Потянулись, размяли ноги, покрутили жопами. Подошёл пацан лет двенадцати. Чумазый. Страшный, как моя доля. Показал пальцем на двуручную пилу, закреплённую на броне заводом-изготовителем. - Чан афгани? – Это значит – «сколько тебе за неё дать денег». - Буру, бача. – Это Фарид ему. А это значит – «уйди, пацан». Пацан показывает на большую сапёрную лопату. Закреплённую рядом с пилой. И тот же вопрос: - Чан афгани? - Ты чё, не догоняешь по-русски? – Это уже Серёга пацану. – Ты чё, душман? - Душман нист! Душман Панджшер! – Пацан махнул рукой куда-то на север. Но от БТРа отошёл. Вот интересно, подумал я сам себе. Даже двенадцатилетний сопляк знает, где находится этот Панджшер. А я, уже нормальный крендель, отучился год в университете, и ни разу не знаю, где тот Панджшер. Ну ладно, я завтра доеду и узнаю. А он вряд ли когда-нибудь хоть что-нибудь узнает про Минск. У каждой лягушки должно быть своё личное любимое болото. Потом колонна снова поехала. Потом снова остановилась. На этот раз никто не объяснял нам, зачем мы стоим. А жарко было – пипец-пипец! И мы слезли с раскалённой брони и полезли на каменную стену, которая огораживала сад с огромными фруктовыми деревьями. Там была тень и прохлада. Мы спрятались туда от жары. Туда же вышел высокий пожилой мужик с длинной бородой и в белой мешковатой одежде. Не знаю, может быть он был и не пожилой, но вот – такая длинная борода! По нашим европейским понятиям, это – Дедушка Мороз. Только он не успел одеть красную шубу и шляется по саду в белых, вызывающих смех, подштанниках. Наверное, смотрит, чтобы мы ничего не стырили. - Душман?! – Серёга снова проявил чудеса остроумия. И знание местного диалекта. Поэтому навёл на дядьку указательный палец и спросил поражающий своей глубиной вопрос. А дальше повторилось всё то же самое. - Нист душман! Душман Панджшер! – дядька махнул рукой на север. «Слушай, они тут все знают, где Панджшер. И все знают, где искать душманов», – подумал я про их способности к географии. Но потом колонна поехала и оказалось, что Панджшер был буквально за забором от этого сада. Буквально, за первым попавшимся поворотом Чарикарская Зелёнка схлопнулась. Из коричневых корявых скальных торосов потекла бурлящим потоком вода. И наш БТР поехал прямо в эту воду. Полотно дороги так близко подходило к водным бурунам, что казалось, нашему БТРу придётся расталкивать эти буруны и коричневые булыганы плечами, чтобы пролезть в горловину входа в Панджшерское ущелье. Полотно дороги, это не полотно дороги вовсе. Я не могу в русском языке подобрать подходящих слов для этих ям, выбоин и колдобин, по которым мы ехали ко входу в Панджшер. То ли река, то ли ещё какое чудо природы пробило в коричневых скалах дыру. Из этой дыры вываливается бурлящая, ревущая вода. И вот у этой воды отковыряли полосочку территории. И мы теперь по этой территории пытаемся прощемиться внутрь. Страшно – аж жуть! Слева скала. Справа ревёт вода. БТР качает на камнях и колдобинах. А на тебе бронежилет 12 кг, каска, и в руках пулемёт. Ну, допустим, подсумок с магазинами ты можешь с себя снять и закинуть внутрь БТРа. А остальное? Вот долбанёт под колесом БТРа мина, или на яме БТР сильно подскочит. Или ещё какая зараза. И что ты должен делать? Ты дохрена проплывёшь в бронежилете и в каске? А с пулемётом в руках? Я ещё ни разу не пробовал. Но что-то мне подсказывает, что – как кирпич. У топора – хоть черенок пытается всплыть, если его с БТРа сбросить в воду. А у кирпича только «бул-тых»… и драные носки дымятся на СПСе (СПС – стрелковое полевое сооружение). Нет, не то сказал. И грязные брызги полетели в разные стороны. А в такой бурлючке, да тут первое же, что с тобой произойдёт, это тебе об камни переломает шею. Рёбра останутся целыми. Бронежилеты у нас делают хорошие. А с шеей как быть? Как со сломанной шеей плавать под водой, в бурунах и с пулемётом в руках? Бросить его нельзя. За это будет трибунал. Ну, даже пусть бы хрен на тот трибунал. А что я бате скажу? Как это меня призвали в Армию, а я просра… протерял личное оружие и угодил под трибунал? Поэтому я изо всех сил цеплялся скрюченными пальцами за раскалённую броню и судорожно сжимал-разжимал закорючки извилин. Пытался выжать из них максимальную умственную мощность, чтобы придумать, что же, всё-таки, делать, если что-то пойдёт не так. Очко так сильно сжалось от натуги, что пришлось забыть про жару, про то, что хочется пить, и только одна мысль – «если БТР начнёт заваливаться левым бортом вверх, то бегу на левый борт вверх». Если удастся сделать такой манёвр при сползании БТРа в реку, то есть шанс остаться на полотне. А если правым бортом вверх, то – что делать? А если вверх правым, то мне – капут! Потому что, задирая вверх правый борт, БТР прижмётся к скале. И раздавит всех, как слизняков. Спрыгивать с БТРа в воду? Ага, прикинь так, БТР начнёт валиться, задирая правый борт. Я очкану, спрыгну в воду. А БТР устоит. Обидно же будет? Нет, конечно же. Потому что, убьюсь, если спрыгну. БА-БАХ! И впереди идущий БТР стал крениться вверх левым передним углом. По диагонали. Вот этого я точно никак не ожидал! А на самом деле – всё просто. Серёга Кондрашин, который сидел за баранкой этого БТРа, ни хрена не умел представлять габариты управляемой им единицы боевой техники. В степи, в Казахстане, никто и никогда об этом не догадался бы. А вот на узкой горной дороге – догадались. Потому что БТР усандалился мордой в скалу и полез на неё, шкрябая волноотражателем по базальту. Первым обо всём догадался пацан, который сидел на запаске. На башню этого БТРа закинули запасное бронированное колесо (запаску). Кряхтели, пердели, но затащили. Потому что оно весит 120 килограммов. И в это колесо уселся самый борзый дембель. Свил гнездо, как орёл, ещё подумал тогда я. И вот сейчас этот орёл из того гнезда полетел кверху тормашками. Шлёпнулся в пылищу и сразу же обо всём догадался. Бац, бац, бац – пошлёпались на жопы в ту же пылищу остальные пацаны с того БТРа. И тоже обо всём догадались! И стали кричать на Кандера, что ему не надо БТР водить. Ему надо стадо баранов водить. Но это всё ерунда. Самое грустное было в том, что закричал Рязанов. - Кондрашин! Шагом марш из-за руля! Это – очень страшные слова. Потому что Рязанов у нас – Командир Роты. И это он решает, кто будет крутить баранку, а кто таскать вещмешок по ржавым минам. И похоже, что Кондрашин теперь будет таскать вещмешок по ржавым минам. Глава вторая. Рядовой Орлов Вася Бёрнер Давным-давно, уже целый месяц тому назад, наша рота пересекла Хайратонский мост на БТРах. Нам в тот день, зачем-то, выдали таможенные декларации. Я не стал заполнять выданный мне бланк. Я прочитал графу о том, есть ли у меня с собой огнестрельное оружие и засмеялся. От того, что мне очень захотелось написать какое-нибудь обидное слово в эту графу. Потому что поперёк моего туловища висел заряженный ручной пулемёт. Под моей задницей покачивался бронированный транспортёр. И вчера весь наш взвод при помощи полкило ветоши и трёх вёдер бензина отдраил от заводской консервации звенья пулемётных лент. При помощи «машинки Ракова» напихали в ленты патронов. В том числе, и с разрывными пулями. С такими малиновыми. Потом отчистили … то есть, сняли заводскую консервацию с крупнокалиберного пулемёта. Собрали его. Зарядили. Вдарили какому-то узбеку витой пружиной по морде. Потому что он сдуру провернул крышку ствольной коробки КПВТ. А оттуда пружина – ка-а-ак выскочит! Ка-а-а-ак выпрыгнет! И прямо ему под глаз. Глаз немедленно потух. Пацана потащили в медсанчасть. И все подумали: «Ну и повезло же дураку! Он теперь в Афган не попадёт». Да-а-а!.. И теперь мне предлагают написать, нет ли у меня при себе немножко огнестрельного оружия. Я засмеялся. Но шариковой ручкой обидные слова в декларацию записывать не стал. Подумал, что придёт Майор Зимин и показательно накажет. Там же моя фамилия написана в декларации. Вместо того, чтобы придумывать обидную нецензурную надпись для графы, я вытащил пачку сигарет. Оранжевая такая пачка, как светофор на перекрёстке. И прописными буквами надпись «Донские». До армии я такого чуда-юда не видывал. А вчера нам выдали их вместе с сухпайком. И вот я держу у себя перед носом эту пачку и думаю – закурить, или не ввязываться в эту пагубную привычку. Покрутил башкой, посмотрел, что все курят. И принял для себя решение. О том, что вот так будешь лелеять своё здоровье, будешь оберегать его, заниматься спортом. И тут прилетит злая вражеская пуля и, со словами «бе-бе-бе, вот, назло тебе, потому что – не надо было выёжываться», врежется прямо в самую обидную точку организма. Поэтому, все курят, и ты закури. Не выделяйся, не выделывайся. Это раньше ты был спортсмен. А теперь ты в Армии! Теперь, будь – как все. Тем более, что сигареты тебе выдают бесплатно. Они входят в норму твоего довольствия. И вот я чиркнул спичкой и закурил. А потом какой-то впереди идущий БТР поймал себе в колесо кусок железнодорожного рельса. Который торчал из полотна дороги. Нет, слушайте, но, может быть, всё же надо удивиться? Что это за дорога такая, из которой торчат куски рельсов, замурованных в бетонное покрытие? Зачем это было сделано? Потом БТРу меняли колесо. У нашего БТРа колёса сделаны так, что способны выдерживать несколько пулевых попаданий. Но рельс, это уже – с избытком! Даже для нашей Советской Техники. Поэтому колесо меняли. Это был БТР Орла, то есть, рядового Орлова Андрея Викторовича. Я помню, вот, прям как щас помню, как я познакомился с этим орлом Андрюхой Орловым. Знакомство было трогательное и романтичное. Почти как ужин при свечах. Мы стояли в строю среди песков холднючих зимних Каракумов на Термезском полигоне. К нашему строю привели ещё один небольшой строй. Зачитали список вновь притопавших. Помню, там подряд шли две фамилии: Орлов, Драндров. Ротный их зачитал. Наш строй заржал. Это чё, так смешно что ли – Орлов-Драндров? Да я хрен его знает. В мозгах у солдата пусто, вот солдат и ржёт в строю, хоть палец ему покажи. И вот, фамилии зачитали, наши долбаки поржали и всё, становись в строй и Орлов, и Драндров. Будьте все теперь знакомы. В армии все так всегда знакомятся: зачитали твою фамилию и шагай в строй, будь здоров! Кому ты нахрен нужен сюсюкаться тут с тобой, романтичные знакомства тебе устраивать. Ногой под сраку – и в строй макаку. А по-другому, нельзя. Потому что времени на службу и на подвиги не останется. Наш полк тогда готовили, чтобы ввести в Афган, и штурмом взять Панджшер. Поэтому комплектовали до полного штата всеми, кто попался под руку: выгребали выздоравливающих из госпиталей, собирали из комендатур нарушителей, переводили из линейных частей залётчиков. Короче, гребли всё, что не смогло увернуться. И как туда угодил наш Орёл, каким боком его запёрли в наш полк, я точно не помню. Скорее всего, выгребли из Термезского госпиталя. Скорее всего, с простуженными гландами там лежал. Потому что Орёл – моего призыва. Я успел пройти трёхмесячный КМБ (курс молодого бойца) на Термезском Полигоне, и меня направили в эту часть. Орёл тоже мог пройти только КМБ. По сроку службы он никак не мог переболеть тифом или гепатитом. По времени никак не получается. И вот, таким простым и бесхитростным образом Орёл оказался у нас в роте и с ротой вошёл в Афган. Поскольку полк был сформирован в Узбекистане (Термез – это юг Узбекистана), то, по понятным причинам, самая распространенная национальность в нашей роте, да и во всём полку была – узбек. Узбеки кучковались со своими земляками, разговаривали на своём языке, защищали друг друга от всяческих напастей и посягательств. И, как следствие всего этого, припахивать молодых для всяких грязных работ узбекам приходилось из любых других землячеств, только не из узбекского. То есть, если какому-нибудь «дедушке» надо припахать молодого, чтобы помыть после обеда котелок, то узбека припахивать не надо. Потому что это чревато последствиями. Самому помыть свой котелок, это «дедушке» – впадлу. А узбекского молодого припахивать опасно. Остаётся единственно правильный выбор – заорать «Арлёп, иды суда!». Арлёп, это на русском языке с узбекским акцентом обозначает Орлов. Если закричать «Гирекхь, иды суда!», то придёт двухметровый Ваня Грек. Ваня занимался борьбой, Ваня может прибить. А такое никакому дедушке не хочется. Поэтому выкрикивается – «Арлёп, иды суда!». И Орёл, понурив гриву, идёт. И моет «дедушке» котелок. Завтра он моет уже три котелка. Послезавтра - у него полные руки грязных котелков. И ещё поставлена задача подшить пару воротничков на «дедушкины» гимнастёрки. Через три дня Орёл уже не успевает выполнять все «поручения», и, чтобы он успевал, «дедушки» начинают выдавать Орлову пинки под зад. В большинстве случаев пинают Орла узбеки, потому что узбеков у нас большинство. Орёл понуривает гриву пуще прежнего и начинает тихо ненавидеть узбеков. Орёл втихаря называет узбеков урюками, а узбеки громогласно вслух называют Орла чмошником. Всё это с марта происходит перед моими глазами. И вот, мы в Афгане. Из полотна бетонки торчит кусок рельса, Андрюха Орлов меняет порванное в хлам колесо. А мы томимся от безделья и от холода. И от всего этого постоянно курим. Потом у нас кончились спички. Сигареты надо было чем-то поджигать, а поджигать было нечем. И тогда я вспомнил досконально изученное мною в школьные годы бессмертное произведение Пришвина. Там дядька, то ли охотничью собачку под паровоз бросал, то ли костёр разжигал при помощи ружья «тулки». Точно уже не помню. Но разжечь костёр при помощи пороха и капсюля всё же решил попробовать. Разрядил я пулю из автоматного патрона. Всунул на её место комочек ваты, выдранной из моего бушлатика. Вытащил из пулемёта затвор с бойком. И принялся корячиться. И так пристраивался по бойку шлёпнуть, и эдак. Потом оно, всё же, как-то у меня сработало. Бли-ин! Под бронёй, оказывается, так больно звук бьёт по ушам! И ещё по пальцам. Гильзу у меня развернуло, как розочку. Пальцы мне отбило. Хорошо, что наши Советские гильзы сделаны из очень пластичного металла. Он не разлетелся осколками, не выбил никому глаза. А только сделал мне синими пальцы. Я завывал, как Акелла, когда он созывал Стаю на славную охоту. И, конечно же, хрен подкурил сигарету. Потом мы ночевали первую ночь на территории Афганистана. Я не буду рассказывать, как с пулемётом наперевес, с Командиром взвода Старцевым и с патроном в патроннике я ходил по периметру выставленных на ночёвку БТРов. В часы ночного дежурства. Как какой-то офицер на мой окрик – «Стой, кто идёт, пароль три!» – сказал мне обидные слова. Наверное, он был нетрезв. А я перещёлкнул предохранитель с автоматического огня на одиночный. Потому что понимал, что передо мной свой, и валить его не надо. Так, над головой шмальну, если что. Но от маленького такого щелчка чел всё сразу понял и ушёл туда, откуда пытался прийти. А потом мы доехали до Хинжана. И там водитель одного из БТРов, рядовой Орлов, доложил Рязанову о том, что у его БТРа отказали тормоза. Рязанов сказал, что никакой возможности ремонтировать машину нету. Ни ремкомплекта, ни машины техобслуживания, ничего нет. Рота раскорячилась посреди дороги. Кругом очереди на подъём. Погодные условия – ужас. Холод, слякоть, мокрый снег валит. Что же, БТР со взводом оставить вот тут умирать от холода? Поэтому приказываю, рядовой Орлов, лезь за руль и продолжай движение на перевал. А с перевала пойдёшь на пониженной передаче. Орлов ответил: - Двенадцать человек, двенадцать жизней на свою душу не возьму! Тогда Рязанов застроил вдоль техники роту и спросил: - «Кто возьмёт?» То есть, у кого есть водительские права, и кто возьмёт на себя ответственность за двенадцать жизней. «Я!» - сказал рядовой Кондрашин и вышел из строя. Рязанов усадил за руль неисправного БТРа Серёгу Кондрашина. А Орлову дали ручной пулемёт и отправили во второй взвод. И колонна пошла дальше. 
|
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
