Ахромеев С. Ф., Корниенко Г. М.
Глазами маршала и дипломата.
Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 года

Аннотация издательства: Авторы книги еще недавно принадлежали к верхнему эшелону руководства страны, вплотную стояли к принятию важнейших внешнеполитических решений. Уже поэтому интересны их рассказы о до сих пор не известных общественности подробностях подготовки и осуществления тех или иных советских инициатив, их личные мнения о руководителях советской внешней политики. С максимальной открытостью они написали острополемическую книгу, излагая в ней критичные взгляды на такие события, как ввод и вывод советских войск из Афганистана, демонтаж военной Организации Варшавского Договора и др. Для широкого круга читателей.

Глава I.
С чем мы пришли к смене вех в 1985 году
С. Ф. Ахромеев.
Ночь нелегких размышлений

10 марта 1985 г. прибыл с работы около 23 часов. Рабочий день в Генеральном штабе кончается поздно. Примерно в полночь по закрытой связи мне позвонил председатель КГБ В. М. Чебриков. Оговорившись, что не сумел связаться с министром обороны С. Л. Соколовым, он сказал: «Скончался Константин Устинович (Генеральный секретарь ЦК КПСС К. У. Черненко. — С. А). Только что закончилось заседание Политбюро ЦК КПСС. Необходимые решения о Генеральном секретаре нами приняты. На 11 марта назначен Пленум ЦК КПСС. Доложи министру обороны. Наверное, нужны меры по армии и флоту, которые в таких случаях у вас приняты». (В. М. Чебриков в то время входил в Политбюро. С. Л. Соколов, назначенный министром обороны только в декабре 1984 года, в него еще не входил и, разумеется, в таком его заседании не участвовал.)
Нашел по телефону С. Л. Соколова, доложил ему о кончине Черненко, обсудили меры в связи с этим по армии и флоту. Отдал дежурному генералу Центрального командного пункта Генштаба утвержденные министром обороны распоряжения для передачи в войска и на флоты.
Неотложное сделано. Уже второй час ночи, но сон пропал. Обстановка в руководстве государства и партии мне была известна. Годы работы в Генеральном штабе меня многому научили. Ясно, что предстоят большие изменения. На смену Черненко придет человек не из «когорты стариков», среди которых сегодня нет лидера. Да и положение в стране не такое, чтобы стать Генсеком представителю старшего поколения. Им станет М. С. Горбачев. Но главные мысли были не о руководстве, а об Отечестве. Каким путем мы пойдем? Уже несколько лет меня тревожили раздумья о положении в стране. Обстановка была сложная. Но сегодня в связи с предстоящей сменой лидера мысли были, естественно, более конкретными. Как дальше будем действовать? Мысли устремляются не только в будущее, но и постоянно возвращаются на три — пять, а то и десять лет назад в попытках найти там подходы для будущего. [11]
Мое понимание обстановки тех лет, мнение о том, чем и как жила страна, какие трудности испытывал народ — это мнение профессионального военного. Последующие годы, уже вошедшие в историю как годы перестройки, самому мне доказали не только неполноту, но и несостоятельность многих моих оценок того времени. На мышление накладывает свой характерный отпечаток военная профессия (особенно когда речь идет о военном руководителе). Забота об обороне страны и ответственность за постоянную боевую готовность войск и сил флота, сосредоточение всех усилий именно на этом, видимо, сужают широту мышления, порождают с годами и определенный консерватизм. Наверняка чаша сия не миновала и меня. За это меня иногда критикуют дипломаты. Им, возможно, со стороны виднее.
Но бесспорно и другое. Многолетняя работа в составе руководства Генерального штаба, которая тесно увязывается с деятельностью всего государства и во многом с жизнью народа, расширила мой кругозор. В Генштаб стекается информация о военно-политической обстановке в мире, в нем эта обстановка анализируется и оценивается, из нее делаются выводы. Здесь сходятся и всесторонне рассматриваются возможности систем управления, транспорта, промышленного потенциала государства, происходит постоянная оценка возможностей страны. Когда работаешь в Генеральном штабе, тебе становится виднее, что из себя представляет государственный аппарат в центре и на местах и как он действует, его слабые и сильные стороны, каково состояние дел в стране в целом и, в особенности, как развивается военно-политическая обстановка в мире. В эту ночь все это в той или иной степени вновь прошло перед моим мысленным взором.
Внешне обстановка в стране была спокойной, тревоги она не внушала. После смерти Брежнева начались (правда, медленные и крайне робкие) попытки переориентации народного хозяйства от безудержного развития тяжелой промышленности, громадных вложений в новое капитальное строительство и в оборону на развитие отраслей, обеспечивающих народное потребление. Но в основном народнохозяйственный комплекс развивался по-прежнему. Сдвинуть эту громаду, набравшую в течение десятилетий огромную инерцию, было непросто. Фактически переориентация не состоялась. [12] По-прежнему росли объемы производства энергоносителей (электроэнергии, нефти, газа, угля), черных и цветных металлов, традиционных видов машиностроения.
В народном хозяйстве в основном нормально действовали кооперационные связи как между отраслями промышленности, так и между союзными республиками. Министерства держали рычаги управления отраслями в своих руках. Осуществлялось централизованное снабжение материальными ресурсами. Работа всех органов управления жестко контролировалась как ЦК Коммунистической партии, так и Госпланом Союза. В основном без особых провалов функционировала внешняя торговля. Широкие кооперационные связи в рамках Совета Экономической Взаимопомощи с государствами — членами Варшавского Договора позволяли нам вести довольно эффективную торговлю с ними (особенно предметами народного потребления и продукцией машиностроения). На валюту, выручаемую от продажи нефти и газа (цены на мировом рынке были еще высокие), дополнительно ввозилось значительное количество предметов народного потребления. В обеспечении ими населения мы с начала 70-х годов попали в зависимость от заграницы. Обстановка постепенно усложнялась, но в целом промышленность обеспечивала, пусть и невысокий, уровень жизни, к которому народ уже привык, и функционирование хозяйства как в государстве в целом, так и в союзных республиках. О нарастающих диспропорциях открыто не говорилось.
Уже тогда, в 1985 году, мы понимали, что в кризисном положении находились деревня и сельское хозяйство в целом. Из села продолжался отток людей в город. Утвержденная на Пленуме ЦК КПСС в мае 1982 года продовольственная программа в ходе своего осуществления стала давать сбои. Крупные средства и ресурсы, вкладываемые в сельское хозяйство, по не ясным тогда для нас причинам не давали отдачи. По-прежнему большое количество зерна и продовольствия ввозилось из-за границы. Создавалась какая-то беспросветность. Общественность не получала правдивой информации о состоянии деревни. Люди не знали, что же там в действительности происходит.
Наука, в рамках задач, которые перед ней ставились, в основном обеспечивала развитие народного хозяйства и оборону страны. В 60–70-е годы были решены многие крупные задачи. Страна достигла военного равновесия с США, а Варшавский Договор — с блоком НАТО. [13] Была обеспечена впервые за годы Советской власти наша безопасность. Мы вышли в космос. Из года в год наращивался экономический потенциал, что тоже являлось немалым вкладом науки. Мы не раз с тревогой обсуждали в своей военной среде, что приоритет, который в течение десятилетий отдавался в научных исследованиях обороне и космосу, сдерживает развитие науки на других важных направлениях, особенно в биологии, сельском хозяйстве и медицине.
Что касается культурной жизни страны, то в Генеральном штабе мы имели о ней менее отчетливое представление. Нам были известны многие созданные тогда прекрасные произведения литературы, театра, кино, живописи. Тем более что многие из них своими истоками восходили к временам Великой Отечественной войны, периоду героического противоборства нашего народа с фашизмом. Одновременно мы знали (и даже чувствовали это на себе), что идеология и культура жестко контролируются аппаратом партии, созданным Брежневым и Сусловым.
Приходили обнадеживающие мысли, что для обороны страны и государств Варшавского Договора у нас делается все необходимое. Мы внимательно следили за соотношением сил и поддерживали военное равновесие с империалистическим лагерем. Оборонные отрасли промышленности были оснащены современным оборудованием и технологиями. Боевая готовность и боеспособность Вооруженных Сил СССР были вполне удовлетворительными, отвечающими сложной военно-политической обстановке. Стратегические ядерные силы находились на боевом дежурстве в высокой готовности. Боеготовность группировки вооруженных сил Варшавского Договора в Европе была на должном уровне и не уступала соответствующей группировке блока НАТО. Словом, обороноспособность страны и Варшавского Договора представлялась обеспеченной.
Противоречивые чувства вызывало у меня тогда внешнеполитическое положение страны. В 70-х годах в сфере внешней политики мы имели бесспорные крупные достижения. Поддерживались на хорошем уровне союзнические отношения с государствами Варшавского Договора. Расширялись экономические связи и торговля с союзниками, хотя они отставали, особенно в области интеграции, от того, что в это время делалось на Западе, но тогда мы сильно ошибались, не придавая этому отставанию особого значения. [14]
В 1972 году в результате трехлетних переговоров с США были подписаны очень важные документы: Соглашение по ограничению стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1) и Договор по противоракетной обороне. В 1974 и 1976 годах подписаны договоры об ограничении подземных ядерных испытаний и мирных ядерных взрывов; в 1979 году — Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2). Велись переговоры по сокращению вооруженных сил ОВД и НАТО в Центральной Европе, запрещению химического оружия и ряд других. Все это надо считать успехом советской дипломатии. Здесь и военные внесли свой вклад.
Но со второй половины 70-х годов обстановка начала ухудшаться. США и блок НАТО в целом в течение десятилетий проводили политику «с позиции силы» по отношению к Советскому Союзу. Особенно жесткий характер она приобрела в Европе и на Дальнем Востоке. Везде, где имели возможность, они создавали препятствия для СССР. Но виноваты в ухудшении обстановки были и мы сами. Нами было принято несколько крупных, как теперь стало ясно, ошибочных внешнеполитических решений, которые в силу своей неожиданности (наша помощь Эфиопии, Анголе и др.) осложнили советско-американские отношения.
Ровными и спокойными представлялись мне межнациональные отношения внутри страны. Не существовало каких-то крупных разногласий между различными национальностями внутри республик. Исключением были, пожалуй, Армения и Азербайджан. Словом, национальный вопрос тревог не внушал. Дружба народов в Советском Союзе в начале 80-х годов и ранее была фактом, а не лозунгом.
Осмысливая обстановку в целом перед предстоящими изменениями в руководстве государством и партией, я считал ее трудной, но не кризисной. У меня было твердое убеждение, что большинство народа с пониманием воспринимает выпавшие на его долю трудности, идет за Коммунистической партией, верит в нее. Ведь нашей Родине и всему социалистическому содружеству приходилось в силу объективных обстоятельств в течение десятилетий жить и работать в условиях постоянного противоборства и соперничества с США, блоком НАТО.
Так это представлялось мне в 1985 году, но многое впоследствии оказалось иным. То, что люди никогда не жили в достатке, считалось объективно неизбежным. Ведь материальные условия после Великой Отечественной войны (зарплата, количество и качество продовольствия, одежда, жилье, услуги) улучшались медленно. [15] Люди чувствовали сложности обстановки и жили в преддверии перемен. Но трудности накапливались. И я с большой тревогой в течение ночи думал о не всегда понятных причинах все нарастающих трудностей, которые осложнялись и из-за объективных причин.
С середины 1976 года (в этом году он перенес обширный инфаркт) и уже до конца жизни Брежнев перестал работать, как это положено главе государства и партии. Такая бездеятельность продолжалась шесть лет! Это имело огромные отрицательные последствия, расшатало государственный механизм и ослабило партию. Появились группы руководителей, отвечающих перед Политбюро ЦК КПСС за определенные области работы. Первая — Ю. В. Андропов, А. А. Громыко, Д. Ф. Устинов — внешняя политика, обороноспособность, правопорядок; вторая — А. Н. Косыгин, К. Т. Мазуров — экономика; третья — М. А. Суслов, Б. Н. Пономарев, М. В. Зимянин — партия и идеология. Но руководителя в лице Генерального секретаря ЦК КПСС, объединяющего и координирующего их работу, фактически не было.
Вспомнилось, как в марте 1978 года мне пришлось вместе с Д. Ф. Устиновым сопровождать Брежнева в поездке по железной дороге из Москвы во Владивосток. Замышлялась она в виде инспекции состояния дел в России. На деле все свелось к 30–40-минутным формальным беседам в обкомах и крайкомах КПСС (Свердловск, Новосибирск, Красноярск, Чита, Хабаровск, Владивосток), присутствию на учениях двух воинских частей. Выступления Брежнева были беспомощными, некомпетентными, оставляли жалкое впечатление. Хотя бумага по итогам этой работы была написана в духе парадности, поездка, на которую было затрачено две недели, закончилась фактически ничем.
В то же время, не выполняя обязанностей руководителя государства и партии, Брежнев не только оставил за собой свои прерогативы, но прихватил и чужие, лишив значительной части положенных прав А. Н. Косыгина, работавшего тогда Председателем Совета Министров страны. С учетом того, что Брежнев от экономических реформ, начатых в середине 60-х годов, к этому времени отказался, а экономикой — наиболее трудоемким и сложным делом для руководителя — сам он не занимался и в значительной мере мешал Предсовмину, она постепенно приходила в расстройство: падала производственная дисциплина, уже появлялись (правда, пока отдельные) нарушения кооперационных связей (невиданное ранее дело!). [16]Поскольку Госплан СССР постепенно тоже становился все более бесправным, нарушалась сбалансированность народного хозяйства. Близкие к Брежневу люди, руководители КГБ, МИД и Минобороны (Ю. В. Андропов, А. А. Громыко, Д. Ф.Устинов), решали в первую очередь свои проблемы, а их хватало. Эти органы, ведавшие оказанием крупномасштабной внешнеэкономической помощи и несшие за нее ответственность, получали для этой цели большие денежные и материальные ресурсы.
Обстановка в регионах страны была напряженной. Особенно болело сердце за Россию. В ней разрушалось сельское хозяйство. Авантюристы с учеными званиями, степенями и партийными билетами, глубоко равнодушные к нуждам народа, выдвинули оторванную от жизни программу ликвидации «бесперспективных» деревень и с большим рвением приступили к ее реализации. Переселению по этому проекту подлежало много миллионов людей. Проходило оно часто без согласия народа. В «бесперспективных» деревнях закрывались школы, медицинские пункты, магазины. Выхода не было. Люди были вынуждены выезжать, чаще не в другие села, куда планировался руководством их выезд, а в города. Никто толком не рассчитал, сколько миллиардов рублей и какие материальные ресурсы будут нужны России, чтобы миллионам людей построить на новых местах жилье и создать все необходимое для жизни, сколько земли пропадет, какой ущерб это нанесет экономике страны.
По-другому это было организовано в Литве, где переселение с хуторов проводилось постепенно и было материально обеспечено из союзного государственного бюджета. В других республиках это абсурдное и другие похожие решения умели как-то обходить. Там руководство республик, имевшее большую самостоятельность в действиях, проявляло сдержанность, а иногда и просто не выполняло эти решения. А Россию защитить было некому. Всесильный центр командовал областями напрямую, зажимал их в кулак и вершил дело. В этом — наша большая вина перед крестьянами России.
Большими были военные расходы. В 1984 году они составили 61 млрд. рублей (8% валового национального продукта, почти 11% национального дохода и 16,5% государственного бюджета). Это были наибольшие военные расходы за предшествующие 20 лет. [17]
Раздумья о неизбежных трудностях, ожидающих страну, тревога за состояние экономики усиливались, когда вспоминал, каков же уровень компетентности и ответственности многих больших руководителей, в том числе и ряда членов Политбюро, как готовятся и принимаются важные решения по крупным проблемам экономики. Министр обороны Д. Ф. Устинов до кончины в декабре 1984 года являлся членом Политбюро. К нему поступали все проекты решений перед их рассмотрением в Политбюро. Генеральный штаб по каждому из них составлял для министра свое мнение, а большинство из них и визировал. Проекты таких решений готовились тщательно, по 9–12 месяцев, согласовывались во множестве ведомств, в первую очередь, разумеется, в Госплане СССР, но материально они далеко не всегда обеспечивались. Почему-то в руководстве об этом не очень беспокоились. Многие члены Политбюро, принимая решения, заранее знали, что значительная часть из них выполнена не будет (выполнялись те, за которыми приглядывал влиятельный шеф, в частности решения по обороне). Зная, что многие из этих решений не будут выполнены, руководители строили сами для себя этакие «потемкинские деревни». Горько, но факт.
Мои размышления перенеслись к проблеме Афганистана. И здесь было не легче. В конце 1979 года Советский Союз ввел свои войска в Афганистан. Конечно, обстановка там складывалась тревожная. Поддерживаемый нами режим находился под угрозой. Затрагивались, разумеется, и наши интересы, но не настолько, чтобы вводить туда войска, подрывать наш престиж и международное положение. Тем не менее войска были введены. Такие действия Советского Союза противопоставили нашу страну большинству стран мира, сделали ее в глазах практически всех государств агрессором. Они дали великолепную возможность новому президенту США Р. Рейгану взвинтить еще больше гонку вооружений. Военные расходы в США за четыре года выросли со 160 до 300 млрд. долл. в год. Он объявил Советский Союз «империей зла». Антисоветская пропаганда США захлестнула мир, была окончательно сорвана ратификация Договора ОСВ-2 (об ограничении стратегических наступательных вооружений), подписанного Л. И. Брежневым и Дж. Картером в июне 1979 года. Застопорились переговоры по сокращению ядерных и обычных вооружений. Дорого обошлась нам афганская авантюра! [18]
Поскольку я понимал значение этих переговоров и был одним из руководителей межведомственной группы по подготовке директив к ним, участником переговоров и в Москве и за рубежом, мысли этой ночью возвращались к ним часто. На моем уровне тогда в подготовке директив участвовали Г. М. Корниенко (первый заместитель министра иностранных дел), В.А.Крючков (тогда заместитель председателя КГБ). Постоянных представителей Военно-промышленной комиссии и Отдела оборонной промышленности ЦК не было, эти представители менялись. Мы тщательно отрабатывали все возможные варианты сокращений ядерных и обычных вооружений. Работа велась коллективно, путем дискуссий и споров. Помогали ученые и практики из промышленных отраслей. Взаимодействие с делегациями, порядок доведения до них директив нами отлаживались. Много раз мы пытались найти выход из тупика.
Порядок принятия решений по этим вопросам имел свои особенности. Вносили на Политбюро предложения для принятия решений по военно-политическим вопросам А. А. Громыко, Ю. В. Андропов (с декабря 1982 г. — В. М. Чебриков), Д. Ф. Устинов (с декабря 1984 г. — С.Л.Соколов). За редчайшими исключениями их предложения Политбюро принимались без каких-либо изменений.
За восемь лет совместной работы я хорошо изучил Д. Ф. Устинова. Это был человек высокой ответственности и огромного трудолюбия. Его рабочий день, как правило, начинался в 8 часов утра, а заканчивался около 24 часов, а нередко и позже (и это в возрасте 68–73 лет). В работе ему присущ был дух коллегиальности, он умел и любил выслушивать мнения всех участвующих в обсуждении того или иного вопроса. Проявлял терпимость к возражениям, стремился учитывать мнение других. Лично я от него очень многому научился, особенно умению совместно работать с учеными и «оборонщиками».
Кроме Ю. В. Андропова и А. А. Громыко его близкими друзьями в те годы были президент Академии наук академик А. П. Александров и заместитель Председателя Совета Министров, председатель Военно-промышленной комиссии Л. В. Смирнов.
Анатолий Петрович Александров, несомненно, выдающийся человек и ученый. Он очень много сделал для обороны страны. Я много раз встречался с ним на заседаниях Политбюро и на совещаниях. Для него были характерны ясность и предельная простота изложения самой сложной проблемы, отделение фундаментальных научных вопросов от прикладных и организаторских. [19] Это всем нам очень помогало. Д. Ф. Устинов и А. П. Александров были действительно близки как по духу, так и по единству интересов. Анатолию Петровичу много позволялось такого, на что другие во взаимоотношениях с Устиновым не решались.
Припоминаю такой случай. На начавшемся в 15 часов летом 1979 года совещании рассматривалась сложная проблема военно-морского флота из области гидроакустики. Собралось много людей: Л. В. Смирнов, представители ЦК КПСС, ряд министров, ученые, военные руководители. Совещание затянулось, но Д. Ф. Устинов неутомим. Десять часов вечера, одиннадцать, а совещание продолжается. Люди устали, но работают. Вдруг Анатолий Петрович в ходе обсуждения спрашивает Устинова: «Дмитрий Федорович, а вы знаете, какое условие поставил царю Петру первый президент Академии наук России при назначении на должность?» Устинов оторвался от обсуждения и спрашивает: «Какое же?» Александров отвечает: «Президент поставил условие, чтобы кроме хорошего жалованья ему еще давали возможность достаточно спать». Раздался общий хохот. Снято напряжение. Вскоре совещание закончилось.
Л. В. Смирнов также был связан многолетней дружбой с Устиновым. У них, кроме всего прочего, было своего рода разделение труда. Устинов вопросы крупных научно-исследовательских, опытно-конструкторских работ и серийных поставок оружия «проталкивал» у Брежнева, а Смирнов — у Косыгина. Таким образом, нужный вопрос продвигался для благоприятного решения на Политбюро заблаговременным докладом как Генсеку, так и председателю правительства.
Д. Ф. Устинов был настолько трудоспособен, что у него хватало сил с 1976 по 1984 год совмещать должность министра обороны СССР и обязанности секретаря ЦК КПСС по оборонным вопросам. И на обеих должностях он трудился с полной ответственностью.
Сразу же припомнилось, какую огромную работу Д. Ф. Устинов, опять-таки при активной помощи академика А. П. Александрова, проводил до самого последнего дня жизни по научной проработке возможностей США по созданию системы противоракетной обороны с использованием космического пространства (СОИ).
После того как президент США Р. Рейган объявил в марте 1983 года о программе работ в этой области, Дмитрий Федорович начал работать с удвоенной энергией. Вместе с Анатолием Петровичем он провел ряд совещаний, где были рассмотрены возможные сроки и этапы осуществления американцами программы СОИ. [20] Одновременно они со своими помощниками еще раз (на местах в научно-исследовательских учреждениях) рассмотрели ход наших фундаментальных и прикладных исследований в области противоракетной обороны. Изучались возможности Советского Союза по ответу на эту американскую программу с наименьшим расходом сил и материальных ресурсов. И во всех делах ими проявлялись разум, энергия и компетентность. По многим вопросам по инициативе Д. Ф. Устинова были приняты новые решения.
И я с большим сожалением думаю, что с кончиной Д. Ф. Устинова стало труднее решать вопросы, связанные с наукой и оборонной промышленностью.
Достаточно хорошо узнал я за многие годы совместной работы Ю. В. Андропова и А. А. Громыко. Глубоко убежден, что все эти три руководителя, равно как и академик А. П. Александров, а до него академик М. С. Келдыш, много сделали для страны и достойны глубокого уважения. Так я считал прежде, так считаю и теперь.
После смены или смерти руководителей (особенно в нашей стране) нередко на них возводится немало напраслины. Однако со временем история постепенно все ставит на свое место и воздает каждому то, что он заслужил.
Их совместную работу отличала одна особенность. Ю. В. Андропов и Д. Ф. Устинов были близкими друзьями. Они длительное время работали секретарями ЦК партии, были большими практиками в области партийной и хозяйственной работы, в совершенстве знали работу партийного аппарата, скрытые от внешних глаз рычаги, при помощи которых управлялся аппарат ЦК партии. И оба с пользой для своего дела умели на эти рычаги нажимать. Они пользовались авторитетом в партии и были людьми, очень близкими к Брежневу. А. А. Громыко (не менее влиятельный руководитель) — дипломат «до мозга костей», подтянутый, выдержанный, корректный, педантичный. Его отношения с аппаратом ЦК партии, с Андроповым, Устиновым и, несомненно, с Брежневым были хорошими, рабочими, но, по-моему, более официальными. Поэтому (это мне, с 1976 по 1984 г. работавшему вместе с Устиновым, было особенно ясно видно) после или в ходе выработки Генштабом предложений по проблемам сокращения ядерных и обычных вооружений Д. Ф. Устинов чаще всего советовался с Ю. В. Андроповым или наоборот, а потом они (по форме, конечно, каждый отдельно) беседовали с А. А. Громыко. [21] Как правило, Громыко даже по крупным вопросам, которые прямо являлись прерогативой Министерства иностранных дел и, таким образом, входили в его компетенцию, со своими коллегами по-крупному не спорил. Нужно учитывать, конечно, что вопросы тщательно готовились заранее совместно с представителями МИДа.
Но и эта структура, обеспечивавшая в течение многих лет довольно успешное ведение советско-американских переговоров по сокращению ядерных вооружений, забуксовала. Дальнейший успех зависел не только от нас. С начала 80-х годов усилилось противоборство Советского Союза и США — набирала обороты гонка вооружений, разгорелась вооруженная борьба в ряде регионов мира. Чаще всего за спиной тех или иных воюющих государств и движений стояли или СССР, или США, или обе державы (Африканский Рог, Южная Африка, Ближний Восток, Кампучия, Никарагуа).
Стратегические ядерные силы СССР и США находились в боевой готовности, угрожая друг другу. В Европе также противостояли Организация Варшавского Договора и НАТО. Группировки их вооруженных сил достигали 3,6 млн. человек. Окидывая все это мысленным взором, я видел: мир держится на военной силе. И даже мне, военному-профессионалу, для которого подобная ситуация привычна, становилось как-то не по себе. Было ясно, что Р. Рейган, развернувший с 1980 года еще более масштабную гонку вооружений, добровольно прекращать ее не собирается
.